Под куполом

Ей как-то удалось на минутку удержать Малыша Уолтера от барахтанья, чтобы залепить ему рану тремя полосками пластыря с картинками из «Губки-Боба»[224] и натянуть на него свежую сорочку и последний чистый комбинезон (лозунг на нагрудничке гласил: МАМЕНЬКИН ЧЕРТЕНОК). Пока Малыш Уолтер ползал кругами по полу в ее спальне, она одевалась сама, тем временем его плач уменьшился до дряблого хныканья. Начала она с того, что выбросила в мусорную  корзину окровавленные трусы и надела свежие. Потом сделала себе прокладку со свернутого бумажного полотенца и взяла еще одно про запас. Из нее все еще кровило. Не ливнем лило, но текло намного сильнее, чем в самый худший из ее менструальных периодов. И так оно лило целую ночь. Вся постель промокла кровью.

Она собрала котомку с вещами Малыша Уолтера и взяла его на руки. Он был тежелехонький, и она вновь ощутила у себя боль Вот Там Внизу: типа того, как дергает, когда съешь что-то нехорошее.

- Мы едем в амбулаторию, - произнесла она. - Ты не волнуйся, Малыш Уолтер, доктор Гаскелл залатает нас обоих. А шрамы - это ничто для ребят. Некоторые девушки даже считают это сексуальным. Я поеду как можно скорее, мы будем там мигом. - Она отворила двери. - Все будет хорошо.

Но ее старая ржавая «Тойота» находилась далеко не в лучшем состоянии. «Помощники» поленились в отношении  задних колес, зато прокололи оба передних. Сэмми довольно долго не могла оторвать глаз от машины, ощущая, как ее охватывает отчаяние. Мелькнула мысль, непрочная, однако ясная - поделиться с Малышом Уолтером остатками «Лодочек мечты». Она их может растереть в порошок и засыпать в одну из тех его пластиковых бутылочек, которые он называл «мняки». Вкус можно замаскировать шоколадным молоком. Вместе с этой мыслью ей на память всплыло название одного из любимых альбомов Фила «Ничто не имеет значения, да хоть бы и имело?»[225]

Она откинула прочь эту мысль.

- Не из тех я мамаш, - объяснила она Малышу Уолтеру.

Он вытаращил на нее глаза, напомнив ей Фила, но по-хорошему: выражение, которое делало  лицо ее мужа-беглеца скудоумным, добавляло ее сыночку бесхитростной обворожительности. Она поцеловала его в нос, он улыбнулся. Это была милая, родная улыбка, но пластырь у него на голове уже покраснел. Это нехорошо.

- Маленькая корректировка плана, - произнесла она, вновь возвращаясь в помещение. Сначала она не могла разыскать его рюкзачок, но потом увидела его за тем, что отныне решила называть своим «насильницким диваном». Как-то упаковала Малыша Уолтера в рюкзак, хотя ее вновь пронзила боль, когда она его поднимала. По ощущениям, бумажное полотенце у нее в промежности уже вновь стал зловеще сырым, но, посмотрев, она не увидела пятен в том месте у себя на штанах. Уже хорошо.

- Готов к прогулке, Малыш Уолтер?

Малыш Уолтер только еще крепче прижался щекой к углублению на ее плече. Иногда его молчаливость ее беспокоила - кое-кто из ее подружек имел детей, которые в шестнадцать месяцев уже тарахтели длинными предложениями, а Малыш Уолтер имел в запасе не больше десятка слов, однако не этим утром. Этим утром ей и без того было о чем беспокоиться.

Как для последней недели октября, день выдался очень теплым; небо вверху было того самого бледного из своих лазурных оттенков, и свет был как будто замутненным. Чуть ли не сразу она ощутила, как у нее на лице и шее выступил пот, и в промежности пульсировала боль, казалось, сильнее с каждым шагом, а она же их успела сделать всего лишь несколько. Сэмми подумала: может, ей вернуться за аспирином, а впрочем, не усилится ли у нее от аспирина кровотечение? Кроме того, она не была уверена, есть ли он вообще в доме.

Было также кое-что другое, кое-что, в чем она боялась сознаться сама себе: если она вернется домой, не факт, что у нее хватит силы духа выйти оттуда вновь.

Под левый «дворник» «Тойоты» была заткнута бумажка. С напечатанным сверху заголовком: Записочка от СЭММИ в обрамлении из маргариток. Листочек вырван из ее собственного блокнота. Этот факт возбудил в ней дряблую злость. Под маргаритками было написано: «Скажешь кому-то - и не только колеса тебе будут порезаны. - А ниже, другой рукой: - Наверное, в следующий раз мы тебя перевернем и поиграемся с другой стороны».

- Помечтайте, уроды, - произнесла она бесцветным, уставшим голосом.

Она смяла записку, бросив ее под спущенное колесо - бедная старая «Тойота Королла» выглядела почти такой же утомленной и печальной, как Сэмми чувствовала себя внутри, - и преодолела подъездную аллею, остановившись в ее конце на несколько секунд, чтобы постоять, опираясь на почтовый ящик. Металл отдавал тепло ее коже, солнце жгло ей шею. И ни ветерка. Октябрь должен был бы быть прохладным, бодрящим. «Это, наверное, из-за глобального потепления», - подумала она. Ей первой пришла в голову эта идея, но не последней, и слово, которое, в конце концов, закрепилось, было не глобальное, а локальное.