Под куполом

Пайпер сидела между ними, на вид спокойная. Но внутри нее расширялась красная трещина. Во рту поселился кислый привкус. Она вспомнила тот вечер, когда отец запретил ей пойти на скейт-арену на моле из-за того, что она наговорила  грубостей матери (тинэйджеркой, грубости сыпались из Пайпер Либби, как из дырявого мешка). Она пошла наверх, позвонила подружке, с которой договаривалась встретиться, и сообщила той - абсолютно приятным и ровным голосом, - что, дескать, планы изменились, кое-что случилось, и она не сможет с ней увидеться. На следующий уик-энд? Конечно, ага, конечно, счастливо поразвлекаться, нет, со мной все хорошо, бай. А потом устроила погром в своей комнате. Закончила тем, что содрала со стены любимый плакат «Оазиса»[233] и изорвала его в клочья. На тот момент она уже хрипло плакала, не из жалости, а в очередном припадке той злости, которые прокатывались через ее юношеские года, как ураганы пятой категории. Где-то посреди этого безумия наверх поднялся отец и стоял в дверях, внимательно глядя на нее. В конце концов, заметив его, она начала задиристо смотреть ему в глаза, задыхаясь от мысли, как она его ненавидит. Как она ненавидит их обоих. Если бы они умерли, она бы жила со своей теткой Рут в Нью-Йорке. Тетка Рут умела жить весело. Не то, что некоторые. Он протянул к ней руки, протянул с открытыми ладонями. Это был какой-то такой жест, от которого рассосалась ее злость, и едва не распалось на куски ее сердце.

- Если ты не будешь контролировать свой гнев, твой гнев будет контролировать тебя, - произнес он, и тогда  ушел, ступая по коридору со склоненной головой. Она не громыхнула за ним дверьми. Она прикрыла их, очень-очень тихо.

Это был тот год, когда она определила частые вспышки гнева для себя приоритетом номер один. Убить их полностью означало убить часть себя, но она чувствовала, что, если у ней  не получится в чем-то фундаментально измениться, она останется пятнадцатилетней надолго, очень-очень надолго. Она начала учиться самоконтролю, и в большинстве случаев это удавалось. Когда чувствовала, что контроль выскальзывает, она вспоминала отцовские слова и те его открытые ладони, и то, как он медленно шел по коридору верхнего этажа в доме, где она выросла. Через девять лет, когда он умер, во время траурной службы она произнесла: «Мой отец сказал мне самую важную в моей жизни вещь». Она не уточнила, что именно он ей когда-то сказал, но мать знала; она сидела на передней скамье в церкви, настоятелем которой теперь была ее дочь.

За последние двадцать лет, когда она чувствовала страшное желание наброситься на кого-то - и часто это желание было на границе контроля, потому что люди умеют быть такими глупыми, такими упрямо тупыми, - она обращалась к отцовским словам: если ты не будешь контролировать своего гнев, твой гнев будет контролировать тебя.

Но сейчас красная трещина распространялась, и она чувствовала старое желание бросаться чем-нибудь. Царапать кожу до кровавого пота.

- Ты не спрашивала ее, кто это сделал?

- Конечно же, спрашивала, - ответила Джинни. - Она не говорит. Потому что напугана.

Пайпер вспомнила, как, увидев мать с ребенком на обочине, она подумала, что там лежит кем-то брошенный мешок с мусором. И именно так их и воспринимали те, кто это сделал. Она встала.

- Я пойду с ней поболтаю.

- Прямо сейчас это не очень удачная идея, - сказала Джинни. - Она на седативах, к тому же…

- Пусть попробует, - произнес Твич. Лицо у него было бледное. Руки сцеплены между колен. Непрерывно потрескивал костяшками пальцев. – И удачи вам, преподобная.

13

Глаза у Сэмми были полузакрыты. Она их медленно открыла, когда Пайпер села рядом с ее кроватью.

- Вы… та, кто…

- Да, - взяла ее за руку Пайпер. - Меня зовут Пайпер Либби.

- Спасибо вам, - сказала Сэмми, и ее глаза вновь затуманились, начали закрываться.

- Отблагодаришь мне тем, что назовешь тех, кто тебя изнасиловал.

В полузатемненной комнате - теплой, потому что госпитальный кондиционер был отключен - Сэмми покачала головой.

- Они сказали, что сделают мне плохо. Если я расскажу. - Она поглядела на Пайпер. Коровьим взглядом, преисполненным тупой покорности. - Они могут сделать плохо и Малышу Уолтеру тоже.

Пайпер кивнула.

- Я понимаю, тебя напугали. Но скажи мне, кто они были. Назови их имена.

- Вы что, меня не слышите? - Она смотрела теперь мимо Пайпер. - Они сказали, что сделают плохо…

Пайпер не имела на это времени, девушка могла отключиться в любой миг. Она ухватила Сэмми за запястья.

- Мне нужны их имена, и ты мне их назовешь.

- Я не смею, - у Сэмми вновь начали сочиться слезы.

- Тебе нужно, потому что, если бы я тебя не подобрала, ты бы сейчас уже была мертвой, - она помолчала, а потом начала вгонять нож еще глубже. Позже она может пожалеть об этом, но не сейчас. Сейчас эта девушка в кровати была препятствием между Пайпер и тем, что она желала знать. - Не говоря уже о твоем сыне. Он бы тоже умер. Я спасла тебе жизнь, спасла его, я требую их имена.