Под лаской плюшевого пледа…

Ах, вы не братья, нет, не братья!
Пришли из тьмы, ушли в туман…
Для нас безумные объятья
Еще неведомый дурман.

Пока вы рядом – смех и шутки,

Но чуть умолкнули шаги,
Уж ваши речи странно-жутки,
И чует сердце: вы враги.

Сильны во всем, надменны даже,

Меняясь вечно, те, не те —
При ярком свете мы на страже,
Но мы бессильны – в темноте!

Нас вальс и вечер – всё тревожит,

В нас вечно рвется счастья нить…
Неотвратимого не может,
Ничто не сможет отклонить!

Тоска по книге, внешний запах,

Оркестра пение вдали —
И мы со вздохом, в темных лапах,
Сожжем, тоскуя, корабли.

Но знайте: в миг, когда без силы

И нас застанет страсти ад,
Мы потому прошепчем: «Милый!»
Что будет розовым закат.

Сестры

«Car tout n’est que r^eve, o та soeur!»[2]

Им ночью те же страны снились,
Их тайно мучил тот же смех,
И вот, узнав его меж всех,
Они вдвоем над ним склонились.

Над ним, любившим только древность,

Они вдвоем шепнули: «Ах!..»
Не шевельнулись в их сердцах
Ни удивление, ни ревность.

И рядом в нежности, как в злобе,

С рожденья чуждые мольбам,
К его задумчивым губам
Они прильнули обе… обе…

Сквозь сон ответил он: «Люблю я!..»

Раскрыл объятья – зал был пуст!
Но даже смерти с бледных уст
Не смыть двойного поцелуя.

27–30 декабря 1909

Следующей

Святая ль ты, иль нет тебя грешнее,
Вступаешь в жизнь, иль путь твой позади, —
О, лишь люби, люби его нежнее!
Как мальчика, баюкай на груди,
Не забывай, что ласки сон нужнее,
И вдруг от сна объятьем не буди.

Будь вечно с ним: пусть верности научат

Тебя печаль его и нежный взор.
Будь вечно с ним: его сомненья мучат.
Коснись его движением сестер.
Но, если сны безгрешностью наскучат,
Сумей зажечь чудовищный костер!

Ни с кем кивком не обменяйся смело,

В себе тоску о прошлом усыпи.
Будь той ему, кем быть я не посмела:
Его мечты боязнью не сгуби!
Будь той ему, кем быть я не сумела:
Люби без мер и до конца люби!

<1909–1910>

Perpetuum mobile

Как звезды меркнут понемногу
В сияньи солнца золотом,
К нам другу друг давал дорогу,
Осенним делаясь листом,
– И каждый нес свою тревогу
В наш без того тревожный дом.

Мы всех приветствием встречали,

Шли без забот на каждый пир,
Одной улыбкой отвечали
На бубна звон и рокот лир,
– И каждый нес свои печали
В наш без того печальный мир.

Поэты, рыцари, аскеты,

Мудрец-филолог с грудой книг…
Вдруг за лампадой – блеск ракеты!
За проповедником – шутник!
– И каждый нес свои букеты
В наш без того большой цветник.

Следующему

Quasi una fantasi[3].