Под Лавандовой Луной

– Но, господин, – сказал один из них, – что, если она своей песней обратит нас в прах? У ее силы должна быть обратная сторона.

Они боятся меня?

Тиррен окинул суровым взглядом свою свиту.

– Она ничего подобного не сделает. Оставайтесь здесь и исцеляйтесь, либо я всех вас обезглавлю за трусость.

Он подмигнул мне.

– Будь хорошей девочкой. Докажи этим малодушным идиотам, что ты лишь маленькая безобидная певчая птичка.

Я запела баллады, которые прежде пела сама себе. Мой взгляд скользил от одного мужчины к другому. Я ощущала вис каждого из них и исцеляла недуги: застарелый кашель, старый уродливый шрам, нарушение баланса крови. Тем, кто на здоровье не жаловался, я возвращала молодость, разглаживала морщины и отращивала редеющие волосы. Мне было отвратительно от того, что моя сила по капле вливается в этих мужчин – чудовищ, которые ходят на Летний луг развлекаться и беспощадны к женщинам, которых оскверняют.

Но что было противнее всего, так это смотреть, как император сияет, когда мои целительные силы вливаются в него и восполняют вис. С прошлого раза его молодость не увяла, однако вис ослабла, – но, когда я закончила петь, его силы вернулись в полной мере.

Они ушли, довольные и счастливые, и я понимала, что скоро они вернутся.

Как мне противостоять императору и придворной аристократии, когда я сижу в этой клетке? Если я откажусь петь, Тиррен прикажет убить мою семью. Но если я и дальше буду вливать в Тиррена свои силы, он будет непобедимым и никто не оспорит его право на трон.

Если бы я только могла спеть так, чтобы все они отправились к праотцам. Если бы только я могла их проклясть. Я не хотела быть безобидной певчей птичкой Тиррена. Я хотела уничтожить его и всю его свиту, заставить их поплатиться за грехи.

Никогда прежде не отказывалась я от желания стать целительницей. Никогда прежде я не чувствовала отвращения к своему тин-чай. Никогда прежде я не питала к человеку такой ненависти, чтобы желать ему смерти.

Никогда прежде. До сегодняшнего дня.

День уныло проходил за днем. Минуло несколько месяцев. Гнев и ненависть все копились и прожгли дыру в моем некогда наивном сердце.

Теперь, когда я подтвердила, что мои песни не обращают в прах, местные аристократы меня больше не боялись. От рассвета до заката мой занавес не закрывался. Меня не оставляли в покое, и толпы собирались у клетки. Мой голос исцелял недуги и навсегда возвращал молодость, но мужчины возвращались ко мне, чтобы вылечить новые болезни и раны либо подкрепить силы после кутежей.

Они не вслушивались в мои песни, и вскоре я научилась подслушивать их разговоры во время пения. Раз я заперта здесь, по крайней мере, смогу шпионить для Киррика и Друга и предупредить, если кто-нибудь будет строить заговор против них.

Никому не было дела до диковинки, которую высекут при малейшей попытке заговорить. Никто не обращал внимания, когда я понижала голос, чтобы лучше слышать разговоры. Подозреваю, что начни я петь проклятия императору, они бы все равно не заметили. Я не пробовала так делать, но по-своему выражала протест и пела песни о сильных героинях: о целительнице, которая спасла ребенка, несмотря на запрет заниматься врачеванием, о женщине, которая оделась мужчиной, чтобы сражаться вместо своего отца.

Однажды утром занавес расступился, и я увидела императрицу Лаймиру.

Удивительно, что я не видела ее с того дня, как раскрыла свой тин-чай. Я думала, она будет первой в очереди за новой молодостью; то, что она не приходила, могло значить только одно – все это время Лаймира укрепляла свои политические позиции.

– Я жалею, что не убила тебя до того, как Его Величество обратил на тебя внимание, – сказала она. – Но раз у тебя такая сила в голосе, было бы глупо с моей стороны не воспользоваться.

Она положила в клетку столько монет, что хватило бы на пару часов.

– Мне уже давно следовало прийти за красотой, но я была слишком занята.

Занята тем, что обвиняла в предательстве неприятных ей придворных. Какие разрушения она посеяла в мире за пределами моей клетки? Скольких человек уже обвинила в измене и преступлениях против императора?

Лаймира расплылась в широкой улыбке, ее гладкие зубы напомнили мне о рыбе-шатут, которая чует кровь.

– Я знаю, что у тебя есть секреты. Секреты, которые я раскрою очень скоро. Его Величество не позволит причинить тебе вред, но у меня есть способы сделать так, чтобы ты пожалела, что перебежала мне дорожку.

Что ей обо мне известно? Что она задумала?

Я ничего не знала, не могла ей помешать, и это приводило меня в ярость.

– Спой «Июньские цветы», – осклабилась Лаймира. – И пой хорошо, соловушка.

Прозвище, которое дал мне император, она произнесла с неимоверным презрением. Лаймира села на раскладной стул спиной к солнцу и откинулась на спинку. Песчинка протянула ей чашку чая, а мальчик-андроги нанес ей на спину жасминовое масло и принялся растирать плечи.