Под Луной

— Его застрелил какой-то сумасшедший в тридцать четвертом… Вы не понимаете, я… я года до пятидесятого все помню. Иногда с подробностями… Форму свою помню. У нас в тридцать пятом персональные звания ввели, так мы с Уборевичем командармов первого ранга получили… Кажется, еще Кравцов и Шапошников, но про них я не точно помню… Нехорошо… Вы мне не верите?

— Верю, — в голосе Фрунзе прозвучала вдруг тяжелая нечеловеческая усталость. И еще что-то.

«Тоска?»

Но в этот момент, с легким стуком в дверь, в салон вернулся ординарец Фрунзе.

«Ну, и что мы будем с этим делать?» — молча, одними глазами спросил Якир.

«Будем… жить», — твердо ответил нарком.

Глава 6 Разговор по существу

1

Возвращение оказалось неожиданным, но, тем более, приятным. Вроде сюрприза, или «не ждали», который устраивает тебе любимая женщина. Ты и не надеешься даже, и ночь на дворе, а в дверь стучат. Но не грозно или опасно. Не тревожно, а как-то так, что сердце сразу ударяется в бег. Ты идешь к двери, отпираешь, а на пороге — она. Вступает оркестр, летят фейерверки и брызги шампанского, цветы, белье…

Впрочем, сюрприз получился приятным вдвойне: Рашель уже три месяца работала в Москве. Замужняя или нет, но если «дан приказ ему на запад…». Одним словом, куда партия пошлет. А партия в лице Орготдела ЦК захотела вдруг увидеть товарища Кравцову в своих «тесных рядах» на Старой площади. Товарищ Коротков, едва не слетевший с должности заведующего Орготделом тревожной зимой двадцать четвертого, вдруг вспомнил о Кайдановской — и откуда бы ему ее знать? — и вызвал Рашель в столицу. Возможно все-таки, случайно, но, оглядываясь из сегодня во вчера, пожалуй, что и со смыслом.

«ЦК — это ведь…»

Однако смыслы, как уже бывало в жизни Кравцова в прошлом, множились впустую. Цельной картины событий пока не выстраивалось, а жаль. Макс предпочел бы — чего уж там — жестокий свет определенности блужданиям в тумане, но…

«Человек предполагает, а Партия и ее Ленинский Центральный Комитет располагают. Где-то так».

За прошедшие полтора года его кабинет практически не изменился, да и с чего бы? Люди еще не научились менять «мебель и картины», едва успев занять начальственное кресло. Во всяком случае, не все. Впрочем, и времени, чтобы пообвыкнуть и начать «думать о глупостях», у них не оказалось. Туровский провел в этом кабинете пять месяцев, будучи всего лишь врид начальника Управления, Лонгва — девять. Но и он, по существу, всего лишь около полугода являлся полноценным начальником. И все это время, практически почти полтора года, кое-кто — не называя имен «бессмертных» всуе — очень тихо, но крайне последовательно гнобил Военконтроль, пытаясь низвести его на уровень рядового подразделения, наподобие одного из управлений Штаба РККА. Но не срослось у товарищей, кто-то другой — но тоже «под сурдинку» и как бы невзначай — не давал Феликсу Эдмундовичу и Валериану Владимировичу дожать военную контрразведку «до полу». Подковерная борьба продолжалась долго, но месяц назад Лонгву перевели в наркомат, а на его место назначили Эйхе, и это был хороший знак, поскольку Куйбышев и Сталин бывшего военного министра ДВР на дух не переносили. Но и Генрих Христофорович недолго «исполнял обязанности». Три дня назад Кравцова вызвали в Москву, «облобызали» — Фрунзе вполне дружественно, Троцкий — несколько сухо, но как будто даже с теплотой — и вновь назначили начальником Управления, оставив Эйхе в должности первого зама. Теперь уже Макс должен был чесать в затылке: после его весьма занимательной эпопеи — и с Генрихом в качестве заместителя — прежняя должность не казалась уже вполне знакомой и понятной. Впрочем, то, что представляется значительным в пятимиллионной армии, вероятно, является чем-то большим в армии пятисоттысячной. Тем более что Кравцов уже семь месяцев имел категорию К-12, и отменять ее «в связи с вступлением в новую должность» никто, как будто, не собирался.

Макс сел за стол и провел ладонью по пустой столешнице.

«Что было, что будет, чем сердце успокоится?»

Что было, он знал или, как минимум, догадывался. Что будет, не ведал теперь никто, даже он. А вот сердце…

Казалось, последние километры до Москвы, он не сидел в салон-вагоне, деля досуг с дымящейся трубкой и стаканом чая, а бежал рядом с поездом. Нетерпение снедало его, сердце неслось вперед, надеясь, верно, обогнать, натужно прущий сквозь ночь паровоз. И мысли… Мысленно он уже обнимал Рашель, целуя ее в губы и в волосы, ощущая под рукой упругий изгиб спины.

«Любовь», — он был счастлив, и даже горькое чувство расставания, жившее в его груди долгих три месяца, подтверждало, что чудо случилось на самом деле.

«Аминь!»

* * *

— Здравствуйте, товарищ Троцкий! — сказал он, входя в известный кабинет.