— Еще одно небольшое дело, и я буду свободен до обеда. Как раз успеем пожениться. — Он снял трубку телефона. — Это Джексон? … Отправьте телеграмму, в три адреса: Париж, Берлин, Будапешт. Пусть тех лже-герцогов, которые разыгрывали в монетку Шварцберг-Райнминстер, выдворят за границу, в Польшу. Если голландцы не отреагируют, снизьте обменный курс на точка три нуля два. И еще: этот идиот Блутчдак опять пытается устроить войну на Балканах. Посадите его на первый же корабль до Нью-Йорка или выдайте его Греции, пусть его там посадят.
Он положил трубку и, рассмеявшись, повернулся к изумленной космополитке.
— Следующая остановка — мэрия. Затем, если хочешь, поедем в Париж.
— Джон, — твердо спросила она, — кто был Принцем Уэльским?
Он молчал, пока они не вошли в лифт и не спикировали на двадцать этажей ниже. Затем наклонился и похлопал лифтера по плечу.
— Не так быстро, Седрик. Дама не привыкла к падениям с высоты.
Лифтер обернулся и улыбнулся. Его лицо было бледным и овальным, в обрамлении темно-русых волос. Сиротка вспыхнула, как огонь.
— Седрик родом из Уэссекса, — объяснил Джон. — Сходство — и это еще слабо сказано! — изумительное. Принцы не всегда ведут себя благоразумно… Я подозреваю, что Седрик пусть и не совсем законный, но все же «Вельф».
Сиротка сняла золотой монокль с шеи и набросила ленту на голову Седрика.
— Благодарю вас за то, — сказала она, — что во второй раз в жизни мне довелось испытать настоящий трепет!
Джон Честнут, как купец, стал потирать руки.
— Милости просим, леди! — воззвал он к ней. — Лучший товар в городе!
— А что у вас тут хорошего?
— Мадемуазель, как раз сегодня у нас есть для вас прекра-а-а-снейшая любовь!
— Заверните, мистер Купец! — воскликнула Сиротка Мартин-Джонс. — Похоже, это выгодная сделка!
Каникулы дома
Из этой сказки в минуту небрежной поспешности был извлечен целый параграф описания, впервые появившийся в ней и принадлежащий ей по праву; он был применен к совершенно иному герою в одном моем романе. Я — ни много, ни мало — осмелился все-таки оставить его здесь, рискуя показаться скупым хозяином, который подает на стол пережаренное блюдо. —
Я был с ней рядом, держась позади, чтобы пройти с ней хотя бы несколько шагов от гостиной до входной двери. О большем я и не мечтал, потому что она вдруг внезапно расцвела, а я — подросток всего на год младше ее — цвести пока даже не собрался и едва осмеливался приблизиться к ней всю ту неделю, которую мы провели дома на каникулах. Я не собирался ни говорить с ней, ни даже касаться ее все предстоявшие нам десять футов пути; но была у меня смутная надежда, что она сама что-нибудь сделает, может быть, немного пококетничает, и я буду думать, что это — лично для меня, раз уж мы оказались наедине.
Внезапно меня околдовало мерцание ее коротко стриженных, до шеи, волос, и спокойная неприкрытая уверенность, которая у привлекательных американок всегда становится глубже и заметней годам к восемнадцати. Свет лампы блуждал в ее светлых прядях.
Она уже почти перенеслась в другой мир — мир Джо Джелка и Джима Кэткарта, уже поджидавших нас в автомобиле. Еще год, и она навсегда оставит меня позади.
Я ждал, ощущая присутствие тех, кто находился снаружи в снежной ночи. Я чувствовал всегдашнее возбуждение рождественской недели и волнение оттого, что цветущая Элен здесь, рядом со мной, расцветшая и наполнившая комнату своей притягательностью — избитое слово, выражающее всегда новое качество, — и тут из столовой вышла горничная, что-то тихо сказала Элен и протянула ей записку. Элен прочитала, и ее взгляд внезапно потух, будто ток в проводах далеких сельских линий передачи, а затем тлеющий огонек вновь появился где-то далеко в пространстве. Она бросила на меня странный взгляд — скорее всего, она меня не заметила — и, не говоря ни слова, пошла вслед за горничной в столовую и вышла на улицу. Я присел и с четверть часа листал какой-то журнал.
Вошел Джо Джелк, румяный от холода, в белом шарфе, сиявшем под воротником его шубы. Он учился на последнем курсе университета в Нью-Хейвене, я — на младшем. Он был широко известен, состоял в братстве «Свиток и Ключ», и, на мой взгляд, был весьма изысканен и красив.
— Когда, наконец, выйдет Элен?
— Не знаю, — ответил я осторожно. — Только что была готова.
— Элен! — позвал он. — Элен!
Он не закрыл за собой входную дверь, и внутрь ворвалось большое облако морозного воздуха. Он поднялся до половины лестницы — в этом доме он был своим — и позвал снова, пока сверху у перил не показалась миссис Бейкер и не сказала, что Элен внизу. Затем в дверях столовой появилась слегка взволнованная горничная.
— Мистер Джелк! — негромко позвала она.
Джо повернулся к ней и, предчувствуя нехорошие вести, как-то сник.
— Мисс Элен просила передать, чтобы вы отправлялись на вечеринку. Она приедет позже.
— А в чем дело?
— Она не может ехать прямо сейчас. Она приедет позже.