Я моментально прирастаю к месту, чувствуя, как немеют мои конечности. Знаю, что странно ощущать подобное по отношению к человеку, которого видел два раза в жизни, но гигантское чувство беспокойства перекрывает весь здравый смысл.
— Что случилось? — повторяю вопрос, стараясь не думать, насколько боюсь услышать ответ.
— Воспаление уха, — раздраженно отвечает тренер, — Я предупреждал ее, что шнырять в феврале без шапки не лучшая идея, но она слишком упряма, чтобы слушать.
Воспаление уха — это хорошо. В том смысле, что воспаление уха намного лучше аварии на заснеженной трассе или нападения сексуального маньяка.
— Может, я могу чем — нибудь помочь?
— Сейчас я собираюсь звонить ее матери, и единственный кто сможет мне помочь это Господь Бог. Так что помолись за меня, Градов.
— Вообще — то я — атеист.
— Мои поздравления. Так все, прекращай трепаться. Мне нужно поговорить с врачом. Я перезвоню тебе вечером и сообщу время следующий тренировки.
Тренер отключился, а я решил не возвращаться домой и заменить тренировку, прогулкой на морозном утреннем воздухе. Я уже знал, куда собираюсь пойти, и мне было необходимо просто убить время, если я не хотел, чтобы тренер убил меня.
По дороге к больнице, я зашел в магазин и купил свежих фруктов. Еще там располагался небольшой отдел с товарами для праздников, где я приобрел клоунский нос и кудрявый рыжий парик.
Оказавшись на территории больницы, я нашел идеальное место для укрытия. С этой скамейки отлично просматривался вход в больницу, но я мог оставаться незамеченным. По крайней мере, я на это надеялся.
К тому времени, как тренер вышел из больницы, я практически не чувствовал ног, а волосы, торчащие из под шапки, покрылись инеем. Забежав в здание, я осмотрелся, за плитку молочного шоколада узнал номер палаты Майи и, натянув клоунский прикид, вошел в палату.
Майя расположилась у окна, одетая в цветочную пижаму и пила молоко из бутылки. Она стояла спиной, обернулась на шум, открывающейся двери и поперхнулась, заливая молоком свою пижаму.
— Вам кого? — спросила она, осипшим голосом. Бледная, с повязкой вокруг головы и в детской пижаме, испачканной молоком, она выглядела еще моложе своих семнадцати, чем только больше привлекла меня.
— Я разыскиваю девушку, которая сможет научить меня правильно пить текилу. Мне сказали, она лежит в этой палате.
Майя подозрительно прищурила глаза, пытаясь разглядеть мое лицо, скрывающееся под чудовищными рыжими прядями и красным носом, а потом произнесла:
— Наверное, ее уже выписали, — и, схватив полотенце, начала вытирать пижаму. Не дожидаясь разрешения, я прошел в палату, поставил пакет с фруктами на тумбочку и присел на единственный свободный стул. Снял парик, бутафорский нос и куртку.
Девушка молча вернулась в кровать, завернулась в одеяло и, запустив руку под подушку, достала кроссворд. Я наблюдал за ней, сложив руки на груди, благодарный только за то, что она не прогоняет меня, хотя уже давно могла это сделать. Майя сосредоточенно смотрела в кроссворд, изредка бросая на меня взгляды исподлобья. Она все время сжимала губы, и я понял, что она пытается сдержать улыбку. Значит, ей нравилось, что я был здесь. Черт, мне и самому было приятно находиться с ней рядом, и не было другого такого места, где я хотел бы быть.
— Перестань, — шепотом, попросила Майя.
— Что, перестать?
— Смотреть на меня. Я смущаюсь.
Я придвинул стул ближе к ее кровати, совершенно не опасаясь, что моя настойчивость может отпугнуть ее.
— Мне нравится смотреть на тебя. К тому же мне все — равно нечем заняться.
Майя отложила кроссворд, взяла с тумбочки апельсин и протянула мне.
— Тогда можешь почистить мне апельсин.
Боль в ухе не давала ей сосредоточиться, и она все время морщилась. Очевидно, больное ухо доставляло ей много дискомфорта, потому что Майя не могла нормально говорить, и ей все время приходилось шептать, но даже ее шепот был невероятно мелодичным. Я прислушивался к каждому звуку, стремясь не упустить ни одной детали. Я хотел запомнить все, что связано с Майей, потому что где — то на подсознательном уровне я знал, что знакомство с этой девушкой не пройдет для меня бесследно. Я хотел запомнить ею всю, заполнить собою все, что ее окружает, стать центром ее мира и воздухом, которым она дышит.
Я очищал для нее апельсин и готов был очистить все апельсины мира, если это заставит ее влюбиться в меня.
— Держи, — сказал я, предлагая ей фрукт. Майя покачала головой, открыла рот и указала на него пальцем.
Она вела себя, как маленькое дитя, но, несмотря на то, что я должен был, я не видел в ней ребенка. Я видел привлекательную девушку, нуждающуюся в любви и нежности, и если она хочет, чтобы я кормил ее с рук, я буду это делать