Под небом Парижа

Я сама не замечаю, как слезы начинают течь по щекам. Мои фотографии, мое имя, наши чувства – все выставлено напоказ. Под статьей свыше двух тысяч комментариев, боюсь представить, сколько сделано репостов. В одну секунду Алекс вырывает у меня из рук айпад и швыряет его в стену. Оглушительный грохот бьет по ушам, я в ужасе поднимаю на него взгляд.

– Именно поэтому я и не хотел всего этого, Марион! – Он бросает на меня рассерженный взгляд. – А знаешь, что самое отвратительное? – глухо спрашивает Алекс. – Я знал, что так все и будет! Я, черт бы меня побрал, знал! И все равно не уберег тебя!

Мне начинает не хватать воздуха в этой комнате, в этой квартире рядом с ним. Хочу оказаться как можно дальше отсюда.

С этими мыслями я подрываюсь с места и бегу в гостевую спальню. Вытряхиваю содержимое комода на пол, хватаю первые попавшиеся джинсы, толстовку и выбегаю из комнаты.

– Куда ты идешь?

У меня нет ответа на этот вопрос. Все смешалось, всего этого слишком много. Горькое ощущение несправедливости душит изнутри. Все, что важно для меня, самое сокровенное и дорогое выставили наружу, безжалостно смешав с грязью.

– Марион, – окликает меня Алекс.

Молча роюсь в сумке в поисках маски, надеваю кроссовки на босу ногу. Мне нужно выбраться на улицу. Вдохнуть свежий воздух, отдышаться, успокоиться.

– Марион, что ты делаешь?

Он встает передо мной, не давая пройти.

– Мне нужно… – Я запинаюсь.

Внутри меня кипит гнев. Слезы злости вновь наполняют глаза, и я хмурюсь, сжимаю челюсти, изо всех сил стараясь сдержать их. Я не заплачу перед ним. Говорить не могу, в горле комом стоит крик негодования. Мне срочно надо выбираться отсюда.

Я толкаю Алекса и выбегаю из квартиры. Перескакиваю ступеньки, чудом не падаю. Выскакиваю на улицу и бегу что есть силы. Куда – не знаю… Зачем – не понимаю. Но я бегу. Мечтаю убежать от этого чувства внутри меня. От раздражения, злости и бессилия. Легкие начинают гореть, в горле стоит вкус крови, но я не могу остановиться. Ноги сами несут меня вперед, и я выбегаю на бульвар ла Тур Мобур, резко заворачиваю за угол и чуть не врезаюсь в женщину с собакой на поводке.

– О господи! – восклицает она.

Я спотыкаюсь о собственные ноги и лечу вниз, больно ударяясь об асфальт.

– Мадемуазель, что с вами? Вам нужна помощь? – взволнованно шепчет незнакомка.

Видимо, мой безумный вид напугал ее. Я отряхиваю грязь с ладоней. Кожа расцарапана, слегка идет кровь. Черные джинсы порвались на коленке. Женщина протягивает мне руку.

– Давайте помогу вам встать?

Ее собачка скачет вокруг меня и обнюхивает. Маленький толстенький питбуль. Я берусь за ее ладонь, и она, крякнув, помогает мне подняться.

На дворе две тысячи двадцатый год. Страшный вирус захватил планету. Люди должны носить маски и соблюдать дистанцию, чтобы не заразить друг друга. А мне только что протянула руку и помогла встать с асфальта незнакомая дама.

– Все хорошо? – спрашивает она, разглядывая меня. – Сильно ушиблась? Нужно в травмпункт?

Я качаю головой.

– Все хорошо, спасибо.

Она осматривает мое лицо, ее тоже наполовину скрыто маской, но наши глаза видны. Она заглядывает в мои и ласково улыбается.

– Иди, посиди на лавочке в сквере. Все плохое имеет свойство заканчиваться.

Я грустно пожимаю плечами.

– Как и все хорошее.

– Но-но! Будем оптимистичнее, моя дорогая. Мы практически пережили этот год. – Ее питбулю надоело стоять на месте, он, радостно скача, тащит хозяйку дальше.

– Хорошего дня, – бросает она мне на ходу. – И не грусти, уверена, все образуется!

– Надеюсь, – тихо бормочу я.

Она не знает, что случилось. Но не пожалела для меня добрых слов. Я решаю последовать ее совету и захожу в сквер. На скамейках красная ограничительная лента, чтобы люди не садились по двое. В сквере полно народу, дети бегают на детской площадке. Суббота, выходной. Семейное время.

Мне везет, я нахожу одинокую, пустую лавочку в самом конце парка и устраиваюсь на ней. Ссадины на руках болят, я стараюсь ими не шевелить. И наконец даю волю накопившейся внутри злости и слезам. Они катятся одна за другой, я шмыгаю носом и позволяю им излиться. Здесь, на зеленой скамейке, под голыми деревьями, в полном одиночестве. Мне так больно, что я не знаю, как бороться с этой болью. Как принять ее, пережить, отпустить. Стыд, разочарование и злость на весь мир заполняют сердце. Мои фотографии видел миллион человек, и кто-то обязательно поверит, что я жертва педофила. Что любовь всей моей жизни – всего лишь мой больной насильник. А чувства, которые я испытываю к нему, – отказ от реальности и способ моей психики адаптироваться.

Слезы продолжают стекать по щекам, я чувствую, как маска намокает, воздуха в ней не хватает. Я опускаю ее на подбородок и делаю шумный вдох.

– Вот, высморкайся. – Ко мне подходит маленькая девочка со светлыми вьющимися волосами. На ней коричневое пальто и розовая шапочка, сдвинутая набок. Маленькие ручки протягивают мне салфетку. Она без маски, наверняка ей нет даже пяти лет.

– Мама говорит, что сопли надо вытирать. Даже если нравится надувать из них пузыри, – сообщает девчушка.