Под небом Парижа

Я устало прикрываю глаза, в воспоминаниях мелькают две девушки и ведра в их руках. А также статья про насилие надо мной. Но я не могу сосредоточиться и все как следует обдумать. Боль в спине становится практически невыносимой, я сжимаю челюсти и делаю глубокий вдох через нос. Лежа на груди, это практически невозможно.

– Эль, мне больно, – шепчу я.

– Сейчас, Мар.

Эстель выпускает мою руку, до меня доносится скрип стула и быстрые удаляющиеся шаги.

– Нам нужно обезболивающее! – громко кричит она.

– Она проснулась? – Я слышу голос Алекса. – Почему ты не позвала меня?

Он вбегает в комнату.

– Марион. – Тихий шепот, родной голос, и его ладони ласково сжимают руки. – Ты как?

Алекс нежно поглаживает мои пальцы, я открываю глаза, его силуэт размыт, но я вижу взгляд голубых глаз. Он подносит мою руку к губам и ласково целует. Мое сердце сжимается от его нежности.

– Спина болит, Алекс, – произношу едва слышно.

Он вновь оставляет нежный поцелуй у меня на ладони. Даже сквозь боль и затуманенный разум я чувствую любовь к нему. Она теплым одеялом согревает мое сердце.

– Я сделаю вам укол, он поможет, – обещает незнакомый мне голос, и я хмурюсь, пытаюсь понять, кто это.

– Это медсестра, она ухаживает за тобой, – успокаивает меня Алекс. – Она сейчас вколет тебе обезболивающее, и станет легче.

Я переплетаю наши пальцы.

– Алекс, – зову я.

– Да.

– Не уходи, – прошу еле слышно.

– Не уйду, – обещает он.

– Ложись рядом со мной…

Он молчит, а я крепче стискиваю его руку.

– Пожалуйста.

Алекс аккуратно приподнимает меня, ложится рядом и опускает мою голову себе на плечо. Я медленно веду ладонью по его телу. На нем мягкая футболка, и я опускаю голову ниже, прижимаю ухо к его груди, слушая биение сердца. Под его ритм я проваливаюсь в сон.

Глава 20

АЛЕКСАНДР

Она так доверчиво льнет ко мне. Глаза закрыты, выражение лица спокойное, умиротворенное. Дыхание становится равномерным. Спит.

Отец стоит в дверях и смотрит на меня с порога. Интересно, как давно он тут? Он тихо подходит ближе и садится на стул, который поставила у кровати Эстель.

– Значит, вот как… – Он смотрит мне в глаза.

Я утвердительно киваю.

– Именно так.

Он вздыхает и продолжает смотреть на меня.

– Летел с мыслями, что разорву тебя в клочья.

– Все еще можешь это сделать.

– Она мне как дочь.

– Знаю.

Антуан дю Монреаль неуверенно поводит плечами, словно хочет что-то спросить, но не знает как.

– Когда это началось? – Чувствуется, как сильно он нервничает, задавая этот вопрос.

Я поглаживаю голову Марион и честно признаюсь:

– Ей было восемнадцать. Стажировка в моем офисе.

Он задумчиво поджимает губы.

– Теперь понятно.

– Что именно?

– Почему она три года не приезжала домой и не хотела слышать твоего имени.

Я молчу, он откидывается на спинку стула.

– Мне это не нравится, буду предельно честным. Возможно, вам стоит поговорить и пойти каждому своей дорогой.

– Это невозможно, – твердо произношу я и пристально смотрю на отца. – Три года назад мы так и поступили. Как видишь, ни к чему хорошему это не привело.

– Ей всего двадцать один, – шипит отец.

– Я в курсе, – раздраженно отвечаю я.

– У тебя нет шанса облажаться, понял?

– Скажи мне что-нибудь, чего я не знаю.

В дверях мелькает Мари. Вид у нее заплаканный. Она смотрит на меня, затем переводит взгляд на Марион, лежащую на мне. Мари подходит к отцу и опускает руку ему на плечо.

– Сделаешь мне кофе? – тихо просит она.

Он поглаживает ее руку и встает со стула. Понимаю, что это предлог, чтобы остаться наедине со мной.

– Я сделаю все… – начинаю я, прежде чем она начнет воспитательные речи.

– Тише, Алекс, – останавливает меня Мари.

Она занимает место отца и берет дочку за руку.

– Врач сказал, что боли будут сильными, но спустя неделю станет легче, – бормочет она, пробегая кончиками пальцев по ее костяшкам.

– Да, мне он сказал то же самое.

– Еще он сказал, что рубцы и шрамы при должном уходе не должны остаться. Но кое-где ожоги очень глубокие. Кожа буквально расплавилась.

Я киваю, не совсем понимая, зачем она пересказывает известную мне информацию. Мари продолжает ласково гладить дочь. Такая спокойная и уравновешенная. Мне кажется, эти качества мой отец и полюбил в ней. После моей сумасбродной матери Мари – надежная тихая гавань.

– Алекс, жизнь сложна, – неожиданно говорит она и смотрит мне в глаза, – а еще очень короткая. Очень. В ней есть минуты радости, и никто не знает, долговечны ли они, или словно вспышка – раз, и не стало. Поэтому наслаждайтесь, пока можете. Пока чувствуете и любите. Никто не знает, что случится в будущем. Мне не нужны ни твои клятвы, ни обещания. Просто будь счастлив, и пусть она рядом с тобой тоже будет счастлива, хорошо?

Мари сжимает мою руку и встает со стула. В дверях она оборачивается и устало улыбается.

– Антуана я беру на себя.