Преемственность организационных форм коммунистического движения приняла особенно большие размеры, когда после 30 января 1933 года в национал-социалистическую партию начали массами вливаться бывшие коммунисты. Это же влекло за собой и наследование методов работы и с каждым годом все больше сближало национал-социализм с тем движением, борьба против которого представляла основную суть и смысл его появления на политической арене. Внешней тождественности этих двух противоположных политических течений способствовало также то обстоятельство, что германское национал-социалистическое правительство предпочитало держать в секрете значительную часть своих истинных целей и прикрывало их крикливой фразеологией, мало чем отличавшейся от коммунистической агитации и пропаганды.
Это парадоксальное явление оставалось малозаметным для представителей западных демократических стран, которым национал-социализм в его внешних формах был чужд и казался в достаточной степени своеобразным. Но советским гражданам, особенно тем, которые имели возможность наблюдать германский национал-социализм не из-за колючей проволоки лагерей для военнопленных, и насильственно привезенным рабочим все было удивительно знакомо, и попадая в германские правительственные и партийные учреждения, мы видели вокруг чисто советскую обстановку и только надписи на стенах и на папках с делами были, как будто по ошибке, на немецком, а не русском языке. Обращение и подбор немецких партийных чиновников были точно такими же, к которым мы привыкли в советских учреждениях. Они были так же тупы и ограничены, но только несколько более грамотны и вежливы с посетителями.
Впечатление каждого советского гражданина, которому приходилось сталкиваться с германскими партийными и правительственными организациями в нормальной обстановке, то есть не в положении заключенного за решеткой или колючей проволокой, было таково, что в Германии порядки почти такие же, как в Советском Союзе, только несколько мягче. В обеих этих странах имела место однопартийная система с одинаковым проникновением партии во все поры государственного аппарата и общественной жизни. Организационная структура германской национал-социалистической партии к моменту начала войны являлась почти точной копией Всесоюзной Коммунистической партии большевиков. Так же как и в Советском Союзе, в Германии на каждом предприятии, наряду с директором или хозяйственным руководителем имелся партийный руководитель и уполномоченный, но только со значительно более узкими правами, чем в Советском Союзе.
Германская административная система «рейхсляйтер — гауляйтер — крайсляйтер — ортсгруппенляйтер — блоквальтер»[909]
и ее параллелизм со старой административной системой совершенно точно воспроизводил советскую систему «секретарь ЦК ВКП(б) — секретарь ЦК республиканской компартии — секретарь областного комитета — секретарь районного комитета — секретарь низовой ячейки Коммунистической партии», параллельную государственному аппарату от Верховного Совета до председателя сельсовета в деревне и управдома в городе. Разница была только в том, что в Германии, вследствие более короткого периода пребывания национал-социализма у власти, не удалось до самого конца войны осуществить того всеобъемлющего контроля и полной автоматизации беспрекословного выполнения распоряжений центральных партийных властей, как это было в Советском Союзе.Полному господству партии внутри страны мешала также частная собственность, ограниченная в Германии, но не уничтоженная полностью[910]
, как в Советском Союзе. Частные предприниматели, владельцы и крестьяне являлись в обеих странах основной оппозиционной силой к правящему абсолютистскому режиму, но в Советском Союзе эти классы населения были полностью разгромлены и в подавляющем большинстве физически уничтожены[911] еще до войны, а в Германии частная собственность была сохранена, и только в последнем периоде войны ведомство Гиммлера и партийные организации начали проводить ряд мероприятий, отдаленно напоминавших то, что творилось в Советском Союзе в последние годы нэпа.