ПОД НЕМЦАМИ. Воспоминания, свидетельства, документы.

Конечно, решение всех вопросов принималось ими. Ежедневно нужно было ходить на консультации с немецкими чиновниками в генералкомиссариат, заменивший собою исчезнувший обком. Приехавшие из Западной Украины политики усложняли проблемы. [Они], будучи в Киеве чужаками, не ориентировались в местных условиях, отношениях между людьми и в их жизненных ценностях. Взаимопонимания с местными людьми у них не было. Трудности возникали даже в языке, так как население Киева в большинстве своем говорило по-русски, а галичане — на диалекте, создавшемся на Западной Украине под влиянием государственного польского языка. Эта конфронтация и непримиримость «западников» ко всему русскому осложняли положение. «Западники» требовали, чтобы люди говорили с ними на «украинском» языке и пытались ущемлять русскоязычных даже в материальном отношении. Предоставление рабочих мест и отказ в выдаче карточек на хлеб были примерами этого.

Украинские полицейские свирепствовали на базарах, единственных местах, где можно было найти продукты питания, возимые крестьянами подгородных деревень. После полнейшего унизительного бесправия в колхозах сельское население даже во время войны и оккупации в занятых немцами областях почувствовало облегчение, получив возможность самостоятельно вести свое собственное хозяйство.

Одним из важных мероприятий, о котором нельзя умолчать, было отношение немецкого командования к православным церквям[307]. Во времена советской власти большинство церквей города Киева было закрыто, взорвано[308] или превращено в склады, кино, архивы, а иногда, в лучшем случае, в музеи[309]. Благодаря благоприятному отношению немцев и подъему религиозного чувства людей, началось буквальное воскрешение церковных зданий, казавшихся уже умершими навсегда. Прекрасный своей архитектурой и местоположением на склонах Днепра Андреевский собор был открыт и засиял в лучах солнца веры и надежды для тысяч истосковавшихся по церковной жизни русских людей. Никогда не забыть мне первый праздник — Пасху 1943 года[310]. Освещенный светом прожекторов, установленных оккупантами, собор олицетворял собой проснувшиеся чувства веры, надежды и любви. Комендантский час был отменен, и многотысячная толпа, желающая участвовать в процессии, не помещалась на территории собора. В Чистый Четверг процессия, несущая фонарики, казалось, проходила через весь город с фонариками в руках.

Открытие Владимирского собора привлекло тысячи людей и воодушевило верующих. Знаменательно то, что большевистская власть, вернувшись в Киев, не дерзнула закрыть собор. До сих пор Владимирский собор, находящийся в центре города, всегда переполнен верующими.

Поездка в Германию

В ноябре 1941 года произошли некоторые изменения в городской управе, и мой отец был назначен редактором выходящей в Киеве газеты «Нове украинське слово»[311]. Следуя своим убеждениям, он предложил немецким властям выпускать параллельно с украинской раз в неделю газету на русском языке — «Последние новости» — для потребностей многочисленного русскоязычного населения. В декабре месяце в редактируемой отцом газете появилось объявление о том, что производится набор добровольцев для работы в Германии. Каждый желающий мог записаться в число едущих, чем внести свою лепту в дело борьбы против все еще сопротивляющегося кровавого большевистско-сталинского режима, врага всего прогрессивного человечества. Я сейчас же решил, что это как раз то, что мне нужно для моей шестнадцатилетней жизни.

«Я — первый доброволец в этом великом почине братания и солидарности этих двух народов — немецкого и украинского. Самоотверженным трудом я докажу это на деле. Два года, пока мне исполнится восемнадцать, буду работать, а затем, если война еще не закончится, пойду добровольно в немецкую армию и приму самое активное участие в этом великом сражении против сил зла и “мракобесия”…» Так писал папа в передовой статье этой газеты. Все киевляне должны будут убедиться, что профессор Штеппа не кривит душой.

Помню, мне удалось сагитировать на этот подвиг друга моего Ивана Сакунка. После двух недель подготовки, выдержав всевозможные атаки наших родителей, которые пытались отговорить нас и удержать от этого решения, 22 декабря 1941 года первый поезд[312] с пятьюстами таких же юнцов и девиц отправился с песнями с перрона киевского вокзала в Германию.

До Перемышля настроение у всех было на высоте, хотя и мороз стоял трескучий. Все были тепло одеты, и запасы продуктов, взятых из дому, еще не истощились. Горячий кофе нам давали во время остановок на станциях два-три раза сестры Красного Креста. В Перемышле [нас] высадили, завезя прямо в большой лагерь — перегрузочный, т. к. дальше железнодорожная колея была другая — европейская. Пересадка была необходима. Не помню, сколько дней мы провели на пересылке. Наш энтузиазм поубавился, скромно говоря. Здесь мы повстречали много людей, едущих туда [же], куда и мы, но не добровольно, а по набору и без энтузиазма, а с желанием убежать по пути.