Они дрейфовали на гребешках волн, как совершенно невиданная флотилия.
И вот, спустя совсем недолгое время, корабль уже плыл среди них — он уже вошёл в эту небесную чистоту и солнечную белизну, и раздвигал носом волны ароматных лепестков. Аррен даже здесь, за фальшбортом, ощущала их запах — он будто напоминал о чём-то, что невозможно выразить — но нельзя забыть.
— Кое-кто говорит, — всё так же тихо сказал моряк, — что это кусочек Моря Лилий, что лежит у самого Конца Света; кто знает, может, и правда. Я сам его не видел, но бывалые моряки говорят…
Он помолчал.
— Каким-то чудом оно очутилось здесь; может, стряслась какая катастрофа, а может, Лев просто подарил его нашему краю. Впрочем, погоди: это ещё не все чудеса.
Фошвард велел спустить за борт ведро; когда оно вернулось, оглушающий аромат кувшинок стал куда сильнее. Ведро поставили на палубу, и Аррен показалось, словно они выловили из Океана само солнце — так ярко сияла набранная вода.
А посередине плавал цветок.
Вблизи стало заметно, что это не кувшинка, не лилия — и вообще ни один из известных Аррен цветов; у его лепестков была сахаристая изнеженность орхидеи, прозрачная стеклянность хризантемы и сочная хрупкость тюльпана. Он напоминал крохотную луну, что уронили в колодец — такое мягкое, молочное сияние исходило от него. Светились и прожилки — словно огненные реки в мраморной белизне лепестков.
Матросы собрались вокруг ведра — и лица их были странными; Аррен никогда ранее их такими не видела. Каждому зачерпнули по глиняной кружке воды — и вот диво! — вода в ведёрке не кончалась. Наконец, дали испить и Аррен.
Ей показалось, это вовсе не вода.
Она не касалась нёба, языка, губ; в неё словно просачивалось чистое сияние. Ослепительный целебный свет, который заполнил всё её существо; и он был освежающе сладким.
шепнула они и сама удивилась — откуда взялись эти слова?
Одного глотка ей хватило — Аррен показалось, что она насытилась надолго, если не навсегда. Ветер совсем стих, и паруса обвисли, и всё же — вот ещё чудо! — корабль будто шёл сам собой. А поверхность моря стала идеально ровной, гладкой, словно утюженная скатерть — и такая же белая.
— Как такое может быть? — шепнула Аррен. — Почему мы плывём?
— Никто не знает, — прошептал в ответ штурман (он всё это время стоял рядом, а она каким-то чудом о нём позабыла). — Здесь никогда не бывает ветра; и всё же, мы никогда не спускали здесь шлюпку. Нет нужды грести — море само несёт на Запад.
— Подводное течение? — спросила Аррен.
— Не думаю, — ответил Фошвард. — Иначе Зеркальное Море давно бы перемешалось с другими; его вода перестала бы быть сладкой, а лилии унесло бы далеко в другие страны.
Солнце почти совсем утонуло; только краешек его аркой блестел над гранью вод. Алое сияние, наконец, угасло, и в жемчужном, послезакатном свечении казалось, словно они плывут среди призраков — пахучих, серебристых.
И вот, наконец, море закончилось.
Вода стала обычной, волны вновь набрали былую мощь, и небрежно заиграли с «Клыком». И Аррен подумала, что это даже хорошо — ибо аромат Зеркального Моря вызывал такие сильные чувства, что сердце её болело, и казалось, вот-вот разорвётся.
Когда совсем стемнело, она вернулась в свою комнатушку, и с ногами забралась на гамак; ощущение робкой радости — совсем беспомощной, словно огонёк свечи, что может задуть любой порыв ветра — разгоралось в ней. Она забралась в гамак, что оказалось не так уж просто: наверно, вчера её принёс сюда и уложил моряк.
Слёзы навернулись на глаза, сколько она не пыталась их сдержать.
— Неужели я дома? — тихонько спросила она у темноты.
«Да, — ответил ей кеч мягким дыханием. — Ты дома».
Глава 2. Остров Трупный
На юг, до Тартааша, они шли пять дней. За это время разительно потеплело (хотя и Зелёные Острова нельзя назвать слишком уж холодными — снег там выпадает только раз в году) — может, потому что мир Аррен намного меньше нашего с вами, а может, они попали в тропическое течение — судить не берусь.
Погода наладилась: горизонт был таким чистым, словно его только что вымыли, протёрли тряпочкой и ополоснули. Редко-редко какая-нибудь одинокая тучка сиротливо мчалась по небосводу, должно быть, горько сетуя, что отделилась от сородичей. И ветер дул — сильный, ровный, восточный.
Однажды рядом с Аррен облокотился о деревянный леер (это такая штука в самом верху фальшборта, чтобы не вывалиться с корабля) высокий, сухощавый чёрный человек. Действительно чёрный — глядя на него, можно было подумать, что рядом наступила ночь.
— Это ветер из-за Края Мира, — сказал он, и голос его был звучен, подобно пению труб. — Он несёт корабли со всего мира в Страну Льва. Говорят, его дыхание благословляет; в такую пору легко излечиваются болезни; и даже земля родит обильнее. Когда дует восточный ветер, следует заключать сделки, нужно выбирать жену или мужа, и астрологические карты составлять лучше всего.