— Течение тут сильное, — пояснил штурман. — И вода особенно солёная. Ничего вниз не пропускает. Да смотри сама.
Девочка перегнулась через борт — и вправду, увидела: чего там только не болталось! Щепа, ветки, листья, и даже кукла с оторванной ногой. Трупов, хвала богам, не наблюдалось.
— А чего там, — наконец, осмелев, спросила девочка, — на острове? Интересного, кроме воды?
Матрос улыбнулся, запустив в бороду всю пятерню.
— Красиво там.
К пляжу они подошли в лодке, на вёслах. У самой кромки воды, между морем и галькой, валялись огромные кучи гниющих водорослей — а чуть подальше, на камнях, сухие. Здесь же были и доски, деревянные ложки и даже здоровенная драконья голова — вытесанная из тиса, конечно. Пьерш философически пнул её ногой:
— Вот так закончатся всё устремления людские.
Прозвучало это пафосно, а потому никто ему не поверил.
Лодку вытащили на берег, чтобы жадное море не слизало её назад; и отправились вглубь острова. А места были, по правде сказать, чудаковатые.
Пляж был всего-то шесть шагов в ширину, и состоял из крупной чёрной гальки — базальта. Между угольными камнями порой поблескивало что-то красноватое и розоватое — сердолик и яшма.
— Не бери, — сказал Пьерш, — говорят, несчастье приносит. Видишь, красная, как кровь? Вот кровь и принесет…
Аррен поспешно отдёрнула руку.
Сразу за пляжем начинались какие-то причудливые каменные скульптуры. Тачал их величайший мастер — ветер: и всё же, они были столь фантасмагоричны и искусны, что верилось в это с трудом. Вот этот валун напоминал дракона: припал к земле, жадно пожирает Аррен глазами; вон тот — заморский зверь каркодил: длиннющий, пасть как у щуки, и с зубами.
А вот это — Лев.
Лев был громадный и величавый; и казалось, он чем-то опечален.
При взгляде на него Аррен почудилось, что она должна что-то вспомнить — но что именно, она так и не поняла.
Наконец, они преодолели базальтовый зверинец… и в мгновение ока оказались в джунглях. Ну, это были не совсем такие джунгли, как на Влажных островах, где лианы переплетаются со стволами пальм, а пёстрые цветы размером с тыкву растут на ветвях деревьев. Нет; и всё-таки джунгли были самые натуральные.
Громадные замшелые деревья росли куда угодно, но только не вверх; папоротники были выше девочки, плющ обвивал самшит и граб; ноги погружалась в мох едва ли не по колено. Почва была влажная, раскисшая, она хлюпала, чавкала, то и дело норовила провалиться вниз, обнаружив хитроумную каверну.
Тропы как таковой не было — приходилось то прыгать с камня на камень, то брести по колено в грязи. Из ветвей то и дело вспархивали пёстрые птицы; из-под ног разбегались лягушки, и ящерицы. Стрекозы были размером с зимородка; жуки не мельче жабы вальяжно восседали на камнях.
Повсюду висела роса — блестящая, как крохотные лунные камни.
И вдруг тропа всё же появилась — она вилась по склону тропы, ютилась между валунами, терялась в зарослях плюща и выныривала между двух согбенных дубов, давно почивших (только их скелеты, заросшие плесенью и лишайником, обрамляли «инфернальный» вход).
Они прошли между ними…
…И вот тогда-то у Аррен захватило дух.
Они стояли на вершине горы, а под ними — простирался остров.
Он был не таким уж и большим — скалы, похожие на зубы, обрамляли его по краю, а в середине — тянулась узкая долина. Почва окончательно набрякла влагой — и Аррен понимала почему: из расселины в двадцати футах от неё, со свистом и рёвом, вырывался сверкающий поток. Он обрушивался вниз, поднимая тучу мелкой водяной пыли — она повисала в воздухе, словно облака.
И там, спустя добрую сотню метров, поток разбивался о каменные зубы.
Над водопадом стояла радуга.
Слёзы брызнули у Аррен из глаз.
Это было так прекрасно — что невозможно рассказать.
Она никогда не видела ничего, кроме своего острова. Кроме моря, и неба, и луговых равнин, и поймы реки, и меловых взгорий. А это — было совсем другое: скалы, опасные и хищные, не то, что пологие холмы Келардена; реки буйные и безумные, ни в какое сравнение не шли с тихой, ласковой Быстроюжной.
— И водица здесь, — вдруг непонятно почему сказал Фошвард, — сладкая, как поцелуи южанки.
— Вы привели меня посмотреть? — шепнула она, и он скрыл улыбку в бороде.
Спускались они тем же путём.
Под конец, изгваздались в грязи не хуже воробьёв — когда те купаются в лужах, а потом обсыхают на солнышке. Впрочем, была от этого и кой-какая польза: комарья над ними стало виться меньше. Их сопровождал оглушительный хор лягушек, хотя ни одной они не видели; громадные стрекозы всё так же блестели слюдой на солнце.
Ноги Аррен по колено стали мокрыми, грязь затекала в сапоги; а руки — все исцарапаны. Теперь они спускались вниз, порой скользя на камнях и невольно срывая со склонов «подушки» мха. Аррен как-то попыталась ухватиться за плющ, но только порезалась; потом едва не повернула ногу; и, наконец, очутилась у Каменных Зверей.
И тогда услышала голоса.
Услышали и другие. Моряки помрачнели.
Матросы «Клыка» сгрудились за каменным «драконом» и выглянули на пляж.
И вот что они увидели.