Под одной крышей

Мари осталась одна. Сидя на кровати, она прислушивалась к каждому шороху в пустой квартире. Вот там, кажется, в ближайшей обрушившейся комнате мартовский ветер раскачивает оторвавшиеся жалюзи. Скрипнула дверь, затрещал пол. Ворота заперты, дверь прихожей тоже… все же всюду разбросано множество ценных вещей, а вдруг кто-нибудь прослышал о них, забрался сюда… Думая, что квартира пустая, он проберется с карманным фонарем на кухню, и тогда свет фонаря упадет на нее…

Мари вздрогнула. Неужто все испытывают такой же страх, или это только она жалкая трусиха? Но ведь квартира большая, кругом темень, прихожая с закоулками — право, поневоле начнешь бояться. И как на грех, забыла в дворницкой сходить перед сном… Как теперь пройти в туалет?..

Мари съежилась на соломенном тюфяке. До сих пор она и в мыслях не держала такое, а теперь до того приспичило, что хоть и страшно — иди. Так ей все равно не уснуть, да и разве дотерпишь до утра. Но она даже пошевелиться боится, не то чтобы идти куда-то в пугающую темноту прихожей, Луйзу тоже неудобно беспокоить. Тихонько застонав, она поднесла руку к губам: «Господи, какой ужас…»

А впрочем, что тут особенного: взять коптилку, пройти или даже пробежать прихожую, а там, напротив кухонной двери, и туалет, рядом просторная ванная, где на блестящих штырях висят, наверное, уже много месяцев никем не тронутые полотенца, которыми пользовались Вайтаи. И тут же вернуться назад, юркнуть под одеяло. Ничего с ней случиться не может, и тем не менее она приглушенно вскрикнула, представив, как крадется по темной прихожей. «О господи, спаси и помилуй!..»

Во дворе непроглядная темень, люди ложатся спать рано, никто не гуляет до рассвета. За заколоченными окнами темнота, только из кухни Пинтеров чуть пробивается свет да изредка долетают обрывки слов. А может, тихонько постучаться и шепнуть госпоже Пинтер, ведь она такая приветливая, веселая, наверно добрая… Ой, нет! Это нужно выбросить из головы, еще подумает, что она ненормальная, да и что скажет сын ее, Дюрка?

Она пытается встать, но тело словно окаменело. А жалюзи все хлопают и хлопают по оконной раме, иногда часто, раз за разом, потом все стихает, а через некоторое время снова начинаются частые удары. У Мари все напряжено внутри, она чувствует себя совершенно одинокой, покинутой всеми — уже давно никому нет никакого дела до нее. Рядом с Луйзой или Винце одиночество не ощущается так остро, но кто знает, где ее Винце и когда он вернется, а Луйза спит у себя внизу, повернувшись лицом к Лаци, и это так и должно быть, только она с тех пор, как помнит себя, проводит ночи в страхе. В Пецеле, сидя на пороге, в Пеште, снимая койку, и в Буде все то же томительное нескончаемое одиночество, и вот теперь… Когда же придет конец страданиям и мытарствам?..

Она хватает коптилку, босиком проносится через прихожую, дверь в туалет не закрывает и вот уже снова дрожит в постели под одеялом, поджимает коленки до самого подбородка, согревая их горячим дыханием… Не надо так дрожать, да и чего ей, собственно, пугаться? Жалюзи Лаци укрепит, он наверняка сделает это лучше любого специалиста… И Мари беззвучно смеется. По телу ее пробегает тепло, приятная теплая волна, она закрывает глаза…

Утром — теперь уже в этом не может быть никакого сомнения — она слышит чьи-то шаги в квартире. Щелкает замок в дверях прихожей, кто-то торопливо проходит мимо двери, на пол падает какой-то тяжелый предмет, невидимая рука нажимает на дверную ручку, вот шаги уже на кухне. Мари садится в постели, в следующую минуту дверь распахивается и на пороге появляется молодая женщина.

— А, — произносит она и улыбается.

Мари смущенно таращит на нее глаза, как на привидение: несомненно, это молодая баронесса Вайтаи. Она действительно красивая, и поэтому Мари уверена в правильности своего предположения. Она уже намеревается сказать: «Целую руки», но вместо этого шепотом произносит:

— Доброе утро.

— Здравствуйте. Вы родственница Ковачей?

— Да, я Мари Палфи.

— Палфи, — повторяет женщина, уставившись в лоб Мари, — какая Палфи? — Затем, как бы спохватившись, переводит разговор на другое. — У ворот какая-то толстуха сообщила мне, что вы поселились в квартире, сама она, если верить ей, тоже живет здесь, в доме. Возможно, но я не видела ее раньше. А где Ковачи?

— Не знаю, право…

— Я звонила им, никто не отвечает. К счастью, у меня оказался ключ — мама незадолго до своей смерти прислала его со слугой. Правда, вы могли бы впустить меня, я рада, что вы здесь.

В ответ Мари начала рассказывать, как уполномоченный по дому, господин Пинтер, устроил, чтобы именно она, а не кто другой поселился здесь.

— Это господин Пинтер устроил, — как бы оправдываясь, повторяет она, но женщина прерывает ее, пожимает плечами:

— Да мне-то что, можете жить сколько вам вздумается, одной мне даже хуже. Знаете, мой муж военный, вместе со своей частью был в Западной Венгрии, и с ноября о нем ни слуху ни духу. И не известно, когда он вернется домой, видимо, никогда эти немцы не кончат войны.