Под одной крышей (СИ)

Вопросы, бесконечные вопросы жалили его, как разъяренный осиный рой. Но прежде, чем он смог найти на них ответы, пальцы Гарри выпустили ноющее плечо и впились ему в шею.

Женский голос при этом язвительно прошипел:

- Копаетесь в чужих вещах, мистер Максвелл?

Теряя над собой контроль, Гарри еле высвободился и опустил подбородок. Голые ступни его ног вполне уверенно касались пола. Под одну из них случайно угодила пара листов бумаги - свидетельство его переписки с соседкой. Тот, что с плотным забором из острых, как зубцы пилы, букв, и тот, на котором дробленые стежки из округлых символов напоминают следы суетливого зверька на снегу. Зверька - нет, зверя...

«Бежать, спастись любой ценой», - подсказывал ему инстинкт.

Гарри принялся махать руками, словно это могло помочь удержать равновесие и не растянуться плашмя, когда захватчица передумает глумиться и расцепит-таки объятия.

Ведь и она изнывает от боли, что причиняет ему. Та же мука выворачивает, рвет ее на части - теперь он знал это наверняка.

Но дамочка не думала капитулировать и одним махом притянула его к окну. Гарри едва успел схватиться за раму, чтоб не рухнуть подле.

Его взору открылась давно позабытая картина.

Со времен детства зеленый двор изменился мало - разве что разрослась проплешина на газоне, который нынче рассекала удобная дорожка от дома до мастерской.

Гарри зажмурился и уперся в проем:

- Вы... ты не посмеешь!

Кровь шумела у него в ушах океанским прибоем.

И вот руки затекли и согнулись под напором врага. Разгоряченная щека встретилась со стеклом, оставив на нем липкий багряный отпечаток. Кожу обжог холод, а сердце - близость чего-то страшного, неотступного, непоправимого.

Скулеж, голоса и учащенное дыхание - его собственное и неуловимой обидчицы - слились в сводящую с ума какофонию. Крыша веранды и лужайка под ней ходили ходуном.

- Мне нужно место, Гарри, место, - зудела ему на ухо женщина.

Пыхтя и крутясь, соперники оказались спиной к окну. И Гарри отпихнул противника локтями:

- Да чтоб тебя!

По стеклу побежала трещина. Весенний пейзаж, подернутый красным, хрустнул и просыпался вниз искрящимися осколками.

Гарри вдруг увидел перед собой искаженное страхом лицо матери. В тени пологих сводов оно казалось угольно-серым.

Мама раскрыла ладонь.

Он хотел ухватиться за нее и с пущей яростью оттолкнул соседку:

- Убир-р-райся!

Слова с шумом вырвались из груди.

Но тело Гарри мощным рывком подалось назад.

Рама с треском лопнула, затылок обдало прохладой, и яркий солнечный луч заволок глаза.

Послышался глухой удар, еще один, еще. Вкус горячего рубероида на губах.

- Ау-ау-у-у! - протяжно завыла собака.

- Нет! - раздался отчаянный женский возглас.

И Гарри поглотила пустота - картинка исчезла, будто кто-то выключил свет.

Мама, мансарда и небо разом сгинули в кромешной тьме...

Ветер шелестел, перебирая пушистые травинки, окропленные алым. Одинокая черная птица описала пару кругов в вышине и устремилась прочь.

Пес поднял израненную голову и жалобно проскулил - со лба на глаза ручьём текла кровь. Его повело, хоть он еще не попытался подняться.

Под боком валялась разодранная клетчатая рубаха и парик из темных волос.

Осторожно обнюхав вещи, пес огляделся - ни души. Мрачные стены, обшитые деревом, больше не удерживали его. Наконец-то он на воле!

Свобода пахла весной, свежей травой и нагретым асфальтом - она пахла жизнью.

Он был бы рад убежать и скрыться в поле или в ближайшем подлеске, но лапы, пропоротые стеклами, нещадно ныли. Могучее тело не повиновалось.

Чуткое собачье ухо засекло звук приближающегося автомобиля. Это тарахтит и поскрипывает старый голубой пикап, конечно. Его водитель - добрый человек, он не бросит в беде.

И Пес что было мочи позвал на помощь:

- Спрау-ау-ут!..