Под парусом в Антарктиду

Вода синяя, просматривается планктон, яхту окружают бесчисленные стайки маленьких рыбок, черноносые, красные, разноцветные, очень похожие на наших гуппи. Женька ловит их простым полиэтиленовым мешком. Подводная часть яхты видна вся. Ныряю под перо руля и смотрю электросварку металлических накладок, усиливающих пятку, на которой висит перо. Все ОК! Не врал тот молодой сварщик с завода «Алмаз», который за полтора часа работы на ноябрьском ледяном ветру выпил почти полторы бутылки водки. Не зря он говорил, показывая на свою работу: «Что ты волнуешься, такой шов не рвется!» А я ему все подкладывал дополнительные накладки, он был недоволен этим, но варил и не спорил. А под конец работы, вместо того что бы упасть замертво от количества выпитого, он меня зацепил своей колючей фразой: «Ну, теперь давай, чтоб точно не развалилась…», на что я, с глупым выражением лица, тщетно пытаясь отыскать скрытый смысл, заключенный в его словах, налил за завершение работ… Да, днище в хорошем состоянии, только в оконечности кормы появились небольшие бугорки-ракушки, а так все в норме.

Штиль переполз в ночь. Море кажется спокойным, но яхту мотыляет, она машет и машет мачтами. И вся эта благодать залита лунным светом. Странно, но в середине Бразильского течения нас дрейфует на север, то есть против течения. Наверное, потому, что под нами вершины по 3000 метров высотой и немного не дотягивают до поверхности — на 12 метров, 23, 44. Вершины стоят на пути течения и закручивают его, в некоторых местах этого лабиринта оно идет в обратную сторону.

«Урания-2», поскрипывая блоками, поднимается наверх, на зыби, где мы осматриваемся и спускаемся вниз, в яму. Оттуда опять на волну вверх. Зыбь могучая громоздится, потом уходит вниз, и все это медленно, величаво, по-океански. Странно, но именно в этом спокойном и беззлобном океане опять приходит чувство отчаяния, неверия, моральной усталости. Что с нами будет? Без солярки, без денег на возвращение, и уже кончаются продукты. Если что-то с нами случится, как быть? Все-таки, как же мне не хватает здесь Валерки Тимакова, моего Тимы! Мне нужна была поддержка здесь словом и делом, особенно когда нужно было принимать решение, то, что всегда категорично и несколько эмоционально делал Валерка. Он по узловым моментам высказывал мне свое мнение и при этом очень часто повторял мои собственные мысли, опасения и т. д. Ребята были новые, и, на мою беду, они слишком буквально приняли меня за капитана, оставив себе роль исполнителей.

Почти любое дело начиналось с команды капитана. Через месяц плавания это меня начало раздражать. Изначально я полагал, что Дима, как старпом, возьмет на себя часть проблем. Он был опытнее других, мы с ним ходили до этого по Балтике и даже ни разу не поругались, а в Москве, как мне тогда показалось, здорово понимал мою беготню с завернутой в пеленки экспедицией. Тогда мое предложение быть старпомом он принял легко и, как потом выяснилось, без обязательств со своей стороны. На яхте он был перегружен семьей и был далек от механики движения яхты по океану и даже нервен, когда, не зная матчасти, ему приходилось участвовать в смене парусов. По незнанию путался в веревках, мог вместо оттяжки гика отдать топенант. Он молчаливо уходил от яхтенных и экспедиционных проблем, оставляя меня один на один с ними. Постепенно набирал силу и становился ключевой фигурой Валера. Он очень быстро усвоил матчасть, понял механизм и последовательность работы с парусами, причем оставался достаточно самостоятельным, не ища для себя выгоды — эта была его основная черта. Кроме этого, он обладал хорошим опытом по части механики и так помогающей в море интуицией. Теперь, когда у нас возникали проблемы, я звал Валеру.

Как ни странно, ночью не чувствуешь такого внутреннего упадка, как днем и под вечер. Сидя ночью за штурвалом, я обдумывал ситуацию и, как правило, находил для себя какие-то варианты решения. Признаюсь, что часто это были лишь какие-то психологические ухищрения с целью успокоить себя самого и взглянуть на старую ситуацию с другой стороны. По ночам, мне казалось, я находил пути решения мучивших меня проблем и выскальзывал из цепких лап безысходности, и вроде как начинал жить и говорил себе вслух: «Все нормально, Гера. Все хорошо».

А над Атлантическим океаном висело звездное небо уже южного полушария, и по нему метались мачты кэча «Урания-2». К постоянному шелесту моря прибавился более громкий, настойчивый плеск разрезаемой штевнем волны и ритмичные удары барабанивших по корпусу волн.

Трудно представить, что после суток штиля в неподвижном, ртутном море к вечеру «Урания-2» могла лететь под парусами, делая по восемь узлов.