Под покровом небес

Внезапно она решила, что ей необходимо выйти до темноты на воздух. Хотя бы на несколько минут. Сменить обстановку. Она подождала, пока он не закроет глаза. Затем, ни разу больше не взглянув на него — из страха опять увидеть их открытыми, — быстро встала и вышла из комнаты. Дул ветер. Направление вроде бы немного переменилось, и песка в воздухе было меньше. Но и сейчас она ощущала на щеках острые уколы песчинок. Стремительным шагом она прошла под высокой глиняной аркой ворот, не взглянув на часовых и не остановившись, когда выбралась на дорогу; она шла, не убавляя шага до тех пор, пока не оказалась на улице, ведущей к базару. Здесь, внизу, ветер ощущался меньше. Если не считать лежавшие повсюду безвольные фигуры, с головы до ног закутанные в свои бурнусы, дорога была пустынной. Пока она шагала по мягкому песку улицы, далекое солнце стремглав упало за лежавшую впереди ровную хаммаду, а стены и арки приобрели свой сумеречный розоватый оттенок. Ей было немного стыдно за то, что она поддалась своему порыву сбежать из комнаты, но она отогнала это чувство, убедив себя, что сиделки, как и все остальные, тоже имеют право на отдых.

Она вышла к базару — широкому, квадратной формы открытому месту, окруженному со всех четырех сторон побеленными аркадами, чьи бесчисленные своды, куда бы она ни повернула голову, образовывали утомительный монотонный узор. В центре, недовольно ворча, лежали несколько верблюдов, неровным пламенем горели несколько сложенных из пальмовых веток костров, но торговцы со своим товаром уже ушли. В этот момент, сразу в трех разных частях города, раздалось пение муэдзинов, и она увидела, как оставшиеся на базаре приступили к своей вечерней молитве. Миновав базар, она забрела на боковую улочку с глинобитными строениями, сплошь окрашенными оранжевым заревом. Двери маленьких лавок были закрыты — все, кроме одной, перед которой она мгновенье помедлила, нерешительно заглянув внутрь. Человек в берете склонился внутри над маленьким костром, разведенным в середине помещения, веером сложив руки почти у самого пламени. Он поднял голову, увидел ее и, поднявшись, подошел к двери. «Entrez, madame»[79], — сказал он, сделав широкий жест. От нечего делать она послушалась. Это была крохотная лавка; в сумрачном свете она смогла разглядеть несколько рулонов белой ткани, лежавших на полках. Он соединил карбидную лампу, поднес спичку к отверстию колбы и подождал, пока не займется тонкое пламя. «Дауд Зозеф», — сказал он, протянув ей руку. Она слегка удивилась: почему-то она решила, что он француз. В любом случае, не уроженец Сбы. Она села на стул, который он ей предложил, и они немного поговорили о том о сем. Его французский был вполне сносным, и говорил он ласково, тоном затаенной обиды. Внезапно она поняла, что он еврей. Она спросила его, так ли это; ее вопрос, судя по всему, его позабавил и удивил.

— Разумеется, — сказал он. — Я не закрываюсь на время молитвы. После нее всегда кто-нибудь да зайдет.

Они заговорили о том, как трудно приходится еврею здесь, в Сбе, и вдруг, неожиданно для себя, она рассказала ему о своем несчастье, о Порте, который лежит один наверху в расположении военного гарнизона. Он подался к ней вперед, опершись о стойку, и ей показалось, что в его печальных глазах промелькнуло сочувствие. Даже этого слабого намека, еще ничем не подкрепленного, оказалось достаточно, чтобы ее впервые пронзило сознание, насколько жестоко человеческая среда здесь лишена этого чувства и как остро, сама того не ведая, она тосковала по нему все это время. И она заговорила без умолку, взахлеб, и даже поделилась своими переживаниями относительно знаков. Вдруг она осеклась, с опаской посмотрела на него и рассмеялась. Но он был предельно серьезен; по-видимому, он прекрасно ее понимал.

— Да, да, — сказал он, задумчиво потирая свой безбородый подбородок. — Вы рассуждаете правильно.

С логической точки зрения, она не должна была посчитать подобное утверждение обнадеживающим, но уже одно то, что он согласился с ней, она сочла баснословным утешением. Между тем он продолжал:

— Ваша ошибка в том, что вы боитесь. Это большая ошибка. Знаки даются нам во благо, а не во вред. Но когда вы напуганы, вы читаете их неправильно и совершаете дурные поступки там, где подразумевались благие.

— Так ведь я же боюсь, — возразила Кит. — Разве я могу с этим что-то поделать? Это невозможно.

Он посмотрел на нее и покачал головой.

— Так жить нельзя, — сказал он.

— Я знаю, — сказала она печально.

В лавку вошел араб, пожелал ей доброго вечера и купил пачку сигарет. Выйдя на улицу, он повернулся и плюнул через порог прямо на пол. После чего презрительным жестом перекинул через плечо свой бурнус и зашагал прочь. Кит посмотрела на Дауда Зозефа.

— Он нарочно плюнул? — спросила она его. Он рассмеялся: