Под покровом небес

— Нет! Пожалуйста! — воскликнула Кит.

— Но мы не видим друг друга! — возразил он.

Она накрыла его руку своей ладонью:

— Я знаю, но не зажигайте лампу, прошу вас. Я хочу попросить вас об этом одолжении прямо сейчас. Могу я провести ночь у вас и вашей жены?

Дауд Зозеф совершенно оторопел; удивление боролось в нем с чувством облегчения.

— Эту ночь?

— Да.

Повисло короткое молчание.

— Видите ли, мадам, для нас большая честь принять вас у себя дома. Но вам будет неудобно у нас. Видите ли, дом бедных людей — это не гостиница и не гарнизон…

— Но если я прошу вас, — с упреком сказала она, — значит, мне все равно. Вы думаете, для меня это важно? Я спала здесь в Сбе на полу.

— О, в моем доме вам не придется спать на полу, — с воодушевлением сказал Дауд Зозеф.

— Но я с удовольствием посплю и на полу. Где угодно. Мне все равно.

— О, нет! Как можно, мадам! Только не на полу! Quand même![84] — запротестовал он. И когда он чиркнул спичкой, намереваясь зажечь лампу, она вновь коснулась его руки.

— Ecoutez, monsieur[85], — сказала она голосом, переходящим в заговорщицкий шепот, — меня ищет муж, а я не хочу, чтобы он нашел меня. Между нами произошло недоразумение. Я не хочу видеть его сегодня ночью. Все очень просто. Думаю, ваша жена поймет меня.

Дауд Зозеф засмеялся:

— Конечно! Конечно!

Не переставая смеяться, он закрыл выходящую на улицу дверь, запер ее на засов и чиркнул спичкой, держа ее высоко в воздухе. Зажигая спички одну за другой, он повел ее через темное внутреннее помещение и через маленький двор. В небе сияли звезды. Перед дверью он помедлил. «Вы можете спать здесь». Он открыл дверь и вошел внутрь. Вновь вспыхнула спичка: она увидела крохотную, неубранную комнатку; на провисающей железной кровати лежал матрас с вылезающей стружкой.

— Надеюсь, это не ваша комната? — отважилась она на вопрос, когда спичка погасла.

— О, нет! У нас с женой есть другая кровать в нашей комнате, — ответил он с горделивой ноткой в голосе. — Здесь спит мой брат, когда приезжает из Коломб-Бехара. Он навещает меня раз в год и остается на месяц, иногда чуть дольше. Подождите. Я принесу лампу. — Он вышел, и она услышала, как он разговаривает в соседней комнате. Вскоре он вернулся с масляной лампой и маленьким железным ведерком воды.

С появлением света комнатка приобрела еще более жалкий вид. У Кит создалось впечатление, что пол здесь не подметали с того самого дня, как каменщик закончил обмазывать стены глиной, вездесущей глиной, которая высохла, потрескалась и мелким крошевом ссыпалась теперь день за днем на пол… Она взглянула на него и улыбнулась.

— Моя жена спрашивает, едите ли вы лапшу, — сказал Дауд Зозеф.

— Да, конечно, — ответила она, стараясь что-нибудь разглядеть в обшарпанном зеркале над умывальником. Но ничего не увидела.

— Bien. Понимаете, моя жена не говорит по-французски.

— Что ж, вам придется быть моим переводчиком.

Послышался глухой стук; это стучали в дверь лавки.

Дауд Зозеф извинился и отправился через двор. Она захлопнула дверь и, не найдя ключа, стала ждать. Кому-нибудь из часовых ничего не стоило ее выследить. Но она сомневалась, что они додумались до этого вовремя.

Она села на жесткую кровать и уставилась в стену перед собой. Лампа источала струйку едкого дыма.

Ужин у Дауд Зозефов был невероятно плохим. Она через силу проглотила комки теста, поджаренные в густом жиру и поданные холодными, кусочки хрящеватого мяса и непропеченного хлеба, бормоча неопределенные комплименты — тепло принятые, но подвигнувшие хозяев настоять на добавке. Во время еды она несколько раз украдкой посмотрела на свои часы. Таннер, наверное, уже ждет ее в публичном саду, а уйдя оттуда, направится к форту. Тут-то и подымется тревога; Дауд Зозеф не сможет не услышать об этом завтра от своих покупателей.

Мадам Дауд Зозеф энергичными жестами приглашала Кит продолжить трапезу; ее сияющие глаза были прикованы к тарелке гостьи. Кит искоса посмотрела на нее и улыбнулась.

— Скажите мадам, что я сейчас немного расстроена и поэтому не очень хочу есть, — сказала она Дауд Зозефу, — но что я с удовольствием поем попозже у себя в комнате. Немного хлеба будет достаточно.

— Ну, конечно. Конечно, — сказал он.

Когда она ушла к себе в комнату, мадам Дауд Зозеф принесла ей тарелку с горкой нарезанного кусочками хлеба. Кит поблагодарила ее и пожелала спокойной ночи, но ее хозяйка не собиралась уходить, ясно давая понять, что ее интересует содержимое дорожной сумки. Кит была решительно настроена не открывать ее перед ней; тысячефранковые купюры моментально стали бы в Сбе легендой. Она сделала вид, что не понимает, похлопала по сумке, кивнула и засмеялась. Затем снова повернулась к тарелке с хлебом и еще раз поблагодарила ее. Но мадам Дауд Зозеф продолжала не сводить глаз с саквояжа. Из сада донеслось кудахтанье и хлопанье крыльев. Дауд Зозеф появился с откормленной курицей, которую опустил на пол в центре комнаты.

— От вредных тварей, — объяснил он, указывая на курицу.

— Тварей? — эхом повторила Кит.

— Если на полу покажется скорпион — ам! Она его съест!