Под покровом небес

Он существует как изгнанник – вне мира. Ни разу не увидел человеческого лица, люди тут не встречаются даже в отдалении – да что люди, животные тоже; на всем пути никаких знакомых предметов не попадается вовсе – ни земли внизу, ни неба сверху, – но всяких сущностей в пространстве полно. Иногда он их видит, понимая при этом, что на самом деле их можно только слышать. Иногда они абсолютно статичны, как буквы на печатной странице, но он понимает, что где-то там, внизу, подспудно ими совершается какое-то незримое ужасное мельтешение, которое может привести к дурным для него последствиям, потому что он здесь один. Иногда он может трогать их пальцами, хотя в то же время они вливаются в него через рот. И все это так знакомо и так ужасно, и ничего в этом его существовании нельзя ни изменить, ни оспорить: надо терпеть. Ни разу ему не пришло в голову крикнуть.

Когда наступило следующее утро, лампа все еще горела, а ветер стих. Кит не смогла его добудиться, чтобы дать лекарство, но измерила температуру, сунув градусник в полуоткрытый рот. Ого, она стала еще выше, и насколько! Потом она бросилась искать капитана Бруссара, привела его к больному, но, стоя у его ложа, он был уклончив, увещевал и подбадривал ее, не назвав, однако, никаких причин для надежды. Тот день она провела, сидя на краю своей подстилки в состоянии тихого отчаяния; время от времени поглядывала на Порта, слыша его трудное дыхание и видя, как он корчится, терзаемый внутренней мукой. Соблазнить Кит едой Зайне не удалось ни разу.

Когда настал вечер и Зайна доложила, что американская леди не ест, капитан Бруссар решил действовать просто. Он подошел к палате и постучал в дверь. Через короткое время услышал, как Кит сказала: «Qui est là?»[109] Тогда он отворил дверь. Лампу она не зажигала; комната за ней была погружена во мрак.

– Это вы, мадам? – Он попытался придать голосу приятную интонацию.

– Да.

– Вы не могли бы со мной на минутку выйти? Я с вами хотел поговорить.

Вслед за ним она прошла через несколько двориков и оказалась в ярко освещенном помещении, в одном конце которого топилась печь. Комната была вся в коврах местной выделки; ими были покрыты стены, диваны, пол. В другом конце комнаты был небольшой бар, в котором распоряжался высокий чернокожий африканец в безукоризненно белом сюртуке и тюрбане. Небрежным жестом капитан указал на него ей.

– Будете что-нибудь?

– А, нет. Спасибо.

– Ну немножко. Apéritif.[110]

Кит все никак не могла проморгаться на ярком свете.

– Н-нет, не могу, – сказала она.

– По чуть-чуть. Вот, со мной. Чинзано. – Он сделал знак бармену. – Deux Cinzanos.[111] Да ладно, ладно, садитесь, прошу вас. Я вас надолго не задержу.

Кит повиновалась, с протянутого ей подноса взяла бокал. Вкус вина был приятен, но она не хотела ни приятности, ни удовольствия, она вообще не хотела, чтобы ее вытаскивали из апатии. Кроме того, она по-прежнему замечала в глазах капитана странный огонек подозрения, вспыхивающий каждый раз, как он на нее ни посмотрит. Он сидел, прихлебывая из бокала, и изучающе глядел ей в лицо: он почти уже уверился в том, что она не совсем та, за кого он принял ее вначале, так что, может быть, она все-таки действительно жена того больного.

– Как Chef de Poste,[112] – заговорил он, – я, в общем-то, обязан устанавливать личность тех, кто мою заставу проезжает. Посторонние появляются у нас, конечно, очень редко. Естественно, я сожалею, что мне приходится беспокоить вас в такой момент. Мне просто надо посмотреть ваши документы. Али!

Бармен молча подступил к их креслам сзади и наполнил бокалы. Какое-то время Кит молчала. Аперитив и впрямь пробудил в ней дикий голод.

– Ну, есть у меня паспорт…

– Прекрасно. Завтра я пошлю к вам кого-нибудь за обоими паспортами, а что-нибудь через часик их верну.

– А вот мой муж свой паспорт потерял. Могу вам предоставить только свой.

– Ah, ça![113] – воскликнул капитан.

Ну, значит, все как он и ожидал. Он был в ярости и в то же время испытывал некоторое удовлетворение, оттого что понял все с первого взгляда. Как он был прав, когда запретил подчиненным к ней приближаться! Чего-то в этом роде он и ожидал, разве что обычно в таких случаях трудно бывает добиться документов от женщины, а не от мужчины.

– Мадам, – проговорил он, подавшись вперед в своем кресле, – пожалуйста, поймите: я ни в коей мере не хочу совать нос в дела, которые могут считаться личными. Это простая формальность, но она должна быть исполнена. Я должен видеть оба паспорта. Мне ваши имена совершенно безразличны. Но два человека – это два паспорта, не так ли? Если он у вас не один на двоих.

Кит решила, что он ее не расслышал.

– У моего мужа паспорт украли. Еще в Айн-Крорфе.

Капитан задумался.

– Мне придется доложить об этом. А вы как думали? Командующему округом. – Он встал. – Вообще-то, вы должны были сами заявить, как только это случилось.

Капитан успел распорядиться, чтобы слуга накрыл стол на двоих, но теперь уже не хотел обедать с нею вместе.