Под покровом ночи

- На Альбу я в любом случае полагаться не стала бы, - сказала Кэссиди. - Но зато я верю в свою сестренку. У Франчески здравого смысла больше, чем у кого-либо во всей нашей семье.

- Исключая разве что тебя, - с расстановкой промолвила Мабри. Потом, немного помолчав, добавила: - А ты не хотела бы уехать вместе с ними?

- Хочешь от меня избавиться, Мабри? - криво усмехнулась Кэссиди. - Что ж, я могу вернуться в Мэриленд в любой день. С работы меня пока не уволили. Одно твое слово - и я выметаюсь.

- Сегодня вечером Альба с Франческой вылетают в Милан. Самолет делает посадку в Лондоне.

Кэссиди вздрогнула и снова зажмурилась. Потом сказала:

- Мабри, но ведь не могу же я сразу сорваться с места и улететь в Европу!

- Тебе это не впервой, - напомнила мачеха.

- Я тебе уже надоела, да? - спросила Кэссиди.

- Ну что ты, Кэсси, - ласково улыбнулась Мабри. - Просто я хочу, чтобы ты была счастлива, а это невозможно, пока ты не пообщаешься с тем, кого бросила.

- Я его не бросала, - возразила Кэссиди. - Это он меня бросил. Он зашел ко мне в палату, чмокнул в щеку и попрощался.

- А что ты сказала?

- Что я могла сказать? Больше он во мне не нуждался. Что мне оставалось делать - умолять его остаться со мной? Это для него невозможно. Имя его здесь запятнано, и он всегда будет существовать под дамокловым мечом. Нет, для него лучше перебраться в Англию и жить где-нибудь в глуши, подальше от общества. С глаз долой. Только там он может обеспечить безбедную и спокойную жизнь своим детям.

- Вот и отправляйся к нему.

- Ричард уже сделал свой выбор. Я ему не нужна.

Мабри подбросила в огонь последнюю стопку бумаги, и вспыхнувшие с новой силой языки пламени принялись весело лизать её. Словно погребальный костер, с грустью подумала Кэссиди.

Мабри пристально смотрела, как огонь пожирает последние странички рукописи.

- А ведь Шон очень любил тебя, - ни с того, ни с сего сказала она.

Кэссиди чуть призадумалась, потом сказала:

- Я знаю.

- Отправляйся с Франческой и Альбой, - посоветовала Мабри. - Когда самолет приземлится в Лондоне, ты можешь даже не покидать его, если захочешь. Сердце само подскажет тебе, как быть. Видишь ли, милая, иногда за счастье нужно бороться. Царапаться. Уж больно наша жизнь скоротечна.

- Я не могу.

- А почему?

- Потому что все зависит только от него. Все или что-то - точно не знаю. Но я не могу бегать за ним, не могу броситься к его ногам, не могу постоянно предлагать себя. Либо он сам теперь сделает встречный шаг, либо я ему не нужна. А он сейчас слишком занят личными делами и своей семьей, чтобы хотя бы вспомнить обо мне. Позже, может быть, вспомнит, через несколько месяцев. Или - лет. А то и никогда.

- И ты собираешься поэтому все время просто сидеть сложа руки и проливать горючие слезы от жалости к собственной персоне? - едко спросила Мабри, разворачиваясь и глядя на неё в упор.

- Ну а что тут такого? - грустно промолвила Кэссиди. - У меня это наследственное. Моя мамочка - королева жалости к себе.

- Кэсси...

- Хватит, Мабри. Мне нужно подумать. Пожалуйста, прошу тебя. - Голос её слегка дрогнул.

Прекрасное лицо Мабри немного смягчилось.

- Хорошо, милая, будь по-твоему. Но вот что мне делать с лишним билетом, который я для тебя купила?

Кэссиди заставила себя улыбнуться.

- Скажи, а ты сама давно не была в Италии?

* * *

Со времени возвращения из больницы Кэссиди покинула квартиру Мабри лишь в третий раз. Альба, привыкшая путешествовать первым классом, заказала лимузин, и до аэропорта имени Кеннеди они прокатились не только с ветерком, но и весело. Франческа и Кэссиди распили по бутылочке охлажденной "кока-колы" без сахара, а Альба отыскала в крохотном холодильнике бутылку шампанского "моет-и-шандон", которую они с Мабри и опустошили в рекордно короткое время. Кэссиди проводила женщин до стойки таможенного контроля и потом, натужно улыбаясь, долго махала им вслед.

Когда они наконец скрылись из вида, у Кэссиди едва не онемели щеки. Повернувшись, она, не разбирая дороги, начала пробираться сквозь толпу к выходу. Ей остро требовалось время, много времени, чтобы разобраться в себе. Оставшись одна в пустой квартире, она вволю наплачется, закатит настоящую оргию горя и страдания. Уж теперь ей на все хватит времени: и повыть, и покричать, и порыдать, разрывая на себе одежды и молотя кулаками по стенам. А также на то, чтобы осознать и свыкнуться с мыслью, что Ричарда Тьернана ей больше не видать как своих ушей. Что он навсегда сгинул из её жизни.

Выбор у неё был. Кэссиди могла попытаться смириться с потерей Ричарда. С тем, что больше никогда его не увидит. Либо могла забраться в кокон негативизма и внушить себе, что Ричард ей вовсе и не нужен. Впрочем, пока она не представляла, какой из двух вариантов окажется менее болезненным.