Под покровом ночи

— Бедный Рауль! — произнесла она таким тоном, как матери обращаются к ребенку, порезавшему себе пальчик. Затем обернулась, и мы увидели, что вокруг ее глаз легла тень.

Какое-то время в комнате царила полная тишина. Только трепетали под ветром шторы на окне. Внезапно американец, Голтон, поднял остекленелый взгляд, которым изучал пол, и увидел женщину. Комнату огласил его восторженный крик. Не замечая обезглавленного тела, он, шатаясь, поднялся на ноги, сделал неловкий поклон и схватил мадам за руку.

— Мои самые сердечные поздравления, — сказал он, — в этот счастливейший день вашей жизни!

Это было ужасно. Мы все замерли, кроме Голтона, который покачивался из стороны в сторону с опущенной для поклона рукой в своем идиотском бумажном колпаке, едва державшемся на макушке. Впервые пьянство предстало передо мной во всей своей омерзительности — здесь, над телом убитого спортсмена. Голтон с трудом перевел взгляд на Вотреля и, спотыкаясь на каждом слове, проговорил:

— Сожалею, что тебе указали на дверь, Эдди! Но ведь у Рауля куда больше денег, чем у тебя…

Глава 4 МЫ ОПРЕДЕЛЯЕМ ПОЛОЖЕНИЕ МАРИОНЕТОК

— Уберите отсюда этого пьяницу! — зарычал Вотрель и взмахнул рукой, но ее перехватил полицейский, стоящий у Двери.

— Уведи его, — прошептал мне Банколен, — и постарайся выведать, что сможешь.

Голтон охотно подчинился соотечественнику. К тому же ему стало дурно. Полицейский пропустил нас в холл. Здесь было очень тихо, только из курительной доносились приглушенные мужские голоса. В зимнем саду, который изображали несколько пальм в кадках, никого не было. Напротив карточной комнаты уходили вверх марши устланной красной ковровой дорожкой мраморной лестницы со старинными часами на площадке. По ступенькам поднималась небольшая группа гостей, обмениваясь веселыми замечаниями и мельком взглянув в нашу сторону, когда я помогал Голтону пройти в мужскую гостиную.

Это было очень удобное помещение с множеством зеркал на стенах, с уютными торшерами возле глубоких кожаных кресел и столом в центре, на котором лежали кипы журналов. Но в то же время здесь царила какая-то мрачная торжественность, столь свойственная подобным помещениям. Голтон исчез в туалетной комнате и вскоре появился, все еще бледный, но немного протрезвевший.

— Простите, что заставил повозиться со мной, — пробормотал он, опускаясь в кресло. — Терпеть не могу этого состояния. Но теперь все в порядке. — Он уставился в пол, затем мрачно глянул на меня и воскликнул: — Господи, какой позор! Так вы американец! Всюду американцы! Вы, наверное, один из туристов… — Его размалеванное лицо приобрело трагический вид. Он произнес слово „турист“ с неистовой печалью и отвращением. — Все туристы непременно едут в Париж и все портят. Они не знают французов, настоящих французов. Угу! — Он становился меланхоличным и неприятным. — А я знаю Париж. У меня даже есть знакомый француз!

— В самом деле?

— Да. Это Рауль. Он только что женился. — Голтон задумался, и его одурманенный хмелем мозг явно посетила какая-то мысль. — Слушайте! А что здесь за шумиха? В той комнате, где я был… Все выглядели такими странными…

Мы перешли к деловому разговору. Мне был страшно неприятен этот человек. При любых других обстоятельствах он вызывал бы только раздражение, но сейчас он мог быть колесиком, хоть и скрипучим, в механизме убийства. Смыв с себя размазанный грим, Голтон обнаружил вполне нормальное, красноватое и полное лицо, а пригладив тонкие волосы, стал похож на оркестранта джаз-банда. Голубые глаза смотрели уже осознанно, в них читалась надежда, что, может, ему перепадет еще стаканчик. Эта мысль привела его в более добродушное настроение.

— И давно вы с ним знакомы? — спросил я.

— Нет, не очень, всего пару недель. Подумал, что будет неплохо познакомиться с приятными людьми. Не мешает иметь знакомых, которые сводят тебя куда-нибудь, понимаете? — Он хитро взглянул на меня. И хотя мне идея вовсе не пришлась по вкусу, я кивнул. Воодушевленный перспективой выпивки, тот продолжал: — Давайте познакомимся. Меня зовут Сид Голтон…

Обменявшись любезностями, я предложил поговорить о Салиньи.

— А, да! Понимаете, он упал с лошади недалеко от того места, в Буа, где стреляют по мишеням, — в тире. Так вот, он упал с лошади. Не думаю, что он слишком сильно затянул подпругу. Я кое-что смыслю в лошадях, работал рейнджером в Йеллоу-Стоун. Вот я и говорю, что он упал с лошади, понятно?

— Да, понимаю.

— Да. Так что ему пришлось поехать к специалисту в Австрию: после падения он повредил себе кисть руки и спину — понимаете, рухнул прямо на землю. Я этого не видел, потому что тогда был в Австрии, но мне рассказывали, что он здорово сверзился… Ну, мы с ним познакомились в поезде, как раз когда он возвращался обратно. Я видел его фотографии во всех газетах — великий спортсмен и всякое такое. Я просто подошел к нему и сказал: „Меня зовут Сид Голтон. Хочу пожать вам руку. Поверьте мне, герцог, если бы я был рядом, вы не рухнули бы так с лошади“.

— Это было очень тактично.