Под покровом тьмы

— Я слышал о пищевых расстройствах. Даже членовредительстве. Но воровство?

Энди глотнула кофе, потом осмотрелась.

— Она жила в мире, где выполняются все ее материальные потребности. Кража предметов первой необходимости вроде одежды была для вашей супруги последним способом вырваться из привычного окружения. Она когда-нибудь прежде делала что-то подобное?

— Крала?

— Нет. Она выказывала возмущение образом жизни, который вы вели?

— Насколько мне известно, нет.

— У вас есть хоть какая-то идея, почему она была так несчастна?

— Это более сложный вопрос.

— Позвольте мне упростить его. Несколько лет назад ваша жена обвинила вас в жестоком обращении.

— Да.

— Жестокое обращение нередко заставляет женщину делать странные вещи. Особенно если это длится много лет. Я не раз видела, как подвергшаяся жестокому обращению жена срывалась и поступала довольно странно.

— Бет никогда не подвергалась жестокому обращению. Энди смягчила тон, не желая переходить к конфронтации:

— Можно немного поговорить об этом? То же самое вы утверждали, когда мы встречались у судмедэксперта. Мне бы хотелось верить вам. Но почему она подала то заявление?

— Как я уже говорил, это сложный вопрос.

Энди подумала, не означает ли «сложность» Марту Голдстейн.

— По-моему, мне важно знать это. Вы не согласны? Гасу явно не хотелось снова вскрывать затянувшиеся раны, но вопрос, несомненно, требовал ответа.

— После рождения Морган у Бет была ужасная депрессия. По нескольку дней она не выходила из спальни, не хотела заниматься дочерью.

— Такое бывает чаще, чем вы думаете. Уитли положил себе в кофе сахар.

— Мне так и говорили, но от этого не легче. Нам были нужны двухсменные няни для ухода за ребенком, потому что Бет не следила даже за собой. Я пытался уговорить ее показаться психиатру, но жена не хотела. Так тянулось день за днем. Я приходил домой — она по-прежнему лежала в постели, как в момент моего ухода. Мы начали ссориться. Просто словесные перепалки — и только. Она плакала и кричала, что я не обращаю на нее внимания, пренебрегаю ею. Казалось, один и тот же спор длится ночь за ночью. За исключением того, что через некоторое время Бет начала оскорблять меня, ничего не изменилось. Единственная моя вина заключалась в том, что я был по горло занят на работе — не обращая, как она говорила, на нее внимания. А потом Бет вдруг назвала это жестоким обращением.

— Так вы говорите, что только в этом и заключалось жестокое обращение?

—  — Именно так.

— Но из поданного в полицию заявления следует совсем другой вывод. Она утверждала, что вы оскорбили ее физически.

— Это преувеличение.

— Зачем ей выдумывать такое?

— А зачем ей красть в магазине платье двенадцатого размера?

— Так вы на это надеетесь? Что люди узнают, как ваша жена воровала, и наконец поверят, что обвинения в жестоком обращении выдуманы?

Гас сначала онемел, потом возмутился:

— Я не намерен предавать это гласности. Вам же рассказываю только потому, что надеюсь — это поможет узнать, что произошло с Бет. Я сообщил вам это по секрету.

— Простите. Понимаете, ведь вы очень известный юрист. Трудно поверить, что вам наплевать на мнение других людей…

— Не наплевать. И меня очень беспокоит, как люди реагируют на это. Мои друзья, ее друзья. Моя собственная фирма. Я почти потерял работу из-за этого. Почему-то одного обвинения оказалось достаточно, чтобы признать меня виновным. Даже после того, как Бет забрала заявление…

— Посторонним трудно понять, во что верить в таких ситуациях.

— Тогда почему они верят в худшее?

— Думаю, дело в пикантности. Влиятельный юрист, который бьет жену. Или отчаявшаяся жена, которая выдумывает такое, чтобы не дать мужу уйти к другой женщине.

— Откуда вы это взяли?

— Не могу сказать.

— Вы говорили с Мартой Голдстейн, да?

— Я действительно не могу говорить об этом.

— Это ее точка зрения. Она внушает вам такие мысли, чтобы можно было искренне говорить партнерам и клиентам, будто я нахожусь под следствием. Это уловка. Она использует вас.

— Я ничего об этом не знаю.

— Я знаю — это Марта. Она почему-то вообразила себя этой самой «другой женщиной». Из-за подобных слухов нам с Бет было только труднее все уладить и двигаться дальше. Это сложно, даже когда вы любите друг друга. А я любил Бет.

— Правда, недостаточно, чтобы измениться. Гас уставился в чашку с кофе.

— Да, мы словно удалялись друг от друга все больше и больше…

— Из-за слухов, связанных с Мартой?

— Нет. Настоящая сложность коренилась во мне. Я до конца не верил, что она придумала обвинения, чтобы привлечь мое внимание или удержать при себе. Когда Бет подала заявление, казалось, будто в глубине души она хочет, чтобы я перешел границу. Я не говорю, будто она хотела, чтобы ее избивали. Но мне кажется, что Бет желала большей определенности. Есть черное — и есть белое. Или — или. Звучит бредово, но настоящая проблема заключалась в том, что когда-то у нас все было по-настоящему хорошо. Полагаю, ей требовалось что-то плохое, чтобы наконец махнуть на все рукой. Вы понимаете, что я хочу сказать?

Все сказанное вдруг живо напомнило Энди ее собственную беду, ее недавнее горе у алтаря.