Под позолотой — кровь

   Догадалась, обо всем догадалась соска, но боится, никому не скажет. Но что-то еще, чего-то она ему не досказала, что-то прячется у нее в голосе.

   – А мне ты все сказала? Или забыла?

   – В-все… – голос неуверенный, дрожит.

   Мусор сильнее сжал Нинкины волосы в руке, а другой рукой сжал ее лицо:

   – Врешь, Ниночка, врешь. А мне нельзя врать.

   Нинка судорожно вздохнула, и Мусору показалось, что она набирает воздух перед криком. Он зажал ей рот и сильно ударил в живот коленом. Нинка задохнулась, тело ее ослабело, и она обвисла в руках Мусора.

   Мусор опустил ее на землю, надавил коленом на грудь:

   – Я тебе сейчас здесь ребра раздавлю, сука. Думаешь, кто-нибудь меня заподозрит? Вон Симоненко мне сейчас тебя передал. Ты думаешь, просто так? Знает он обо всем и хочет, чтобы я тебя предупредил, чтобы ты не ерепенилась.

   Нинка застонала, но даже не попыталась дернуться. Она была парализована ужасом. Она поняла, что это Мусор причастен к убийству Кинутого, а теперь она поверила ему, что он может ее убить, и что Симоненко, сам Симоненко с ним заодно.

   – Говори, – сказал Мусор, наклонившись к ней, к самому лицу.

   – Я-я-я…

   – Что ты?

   – Я видела Малявку, за десять минут… до того как вы… ну это, ночью пришли. Он у меня пива просил.

   – И?

   – Я ему сказала, что вы его ищете, что очень злые.

   Твою мать! Мусор сильнее надавил коленом, Нинка выдохнула и забилась под его ногой.

   – Кто ж тебя за язык тянул?

   И попробуй теперь сказать, что предчувствий не бывает. Ведь еще возле кафе почувствовал, что будет от Малявки какая-то неприятность. Падла мелкая.

   Кровь застучала в висках Мусора. Надавить посильнее, так чтобы ребра хрустнули у дуры, чтобы захлебнулась кровью – так нельзя. Мусор ударил Нинку затылком о землю. Податливое женское тело под руками распаляло Мусора, хотелось терзать его и рвать в клочья. В горле клокотал, стараясь вырваться наружу звериный крик.

   Нельзя, нельзя, нельзя. Мусор с трудом разжал руки и встал с колен. Нинкино лицо смутно белело у него под ногами, было слышно, как со всхлипом дышит Нинка, как скребет она руками по земле. Мусор поставил ногу ей на грудь и надавил, чуть-чуть, так, чтобы почувствовала Нинка тяжесть, чтобы прервалось дыхание.

   – Слушай меня внимательно, Ниночка. Если хочешь жить – будешь молчать. Сейчас ты пойдешь домой, только ключи от киоска отдашь мне. У тебя дома есть запасные ключи?

   Нинка что-то прохрипела, но Мусор не разобрал. Он немного ослабил нажим:

   – Есть или нет?

   – Есть.

   – Завтра, часов в шесть, прейдешь в киоск и возьмешь мою сумку, за ящиками. Я ее туда поставлю сегодня. В сумку тебе лучше не заглядывать. Возьмешь сумку и принесешь ее в Дыру. Еще помнишь, где тебя парни дрючили? Помнишь?

   – Да.

   – Так что ты должна сделать завтра? – Мусор убрал ногу.

   – Сумку, в шесть часов вечера, в дыру, принести, – Нинкин голос звучал глухо, говорила она через силу и это тоже возбуждало Мусора. Покорность, полная покорность звучала в голосе женщины, она совершенно смирилась и полностью была в его власти. Мусор почувствовал, как волна жара прошла по телу к лицу и обратно, к пояснице.

   Мусор облизал губы:

   – А может нам, Ниночка, вспомнить, как мы повеселились в киоске?

   Руки Нинки скользнули по его ногам к ширинке, Мусор почувствовал, как пальцы нащупывают пуговицы. Она сделает все, что скажу, все сделает сама. Сломалась Нинка, совсем сломалась.

   Мусор рванул ее за волосы, отбросил от себя:

   – Ладно, верю! Не забудь, что я тебе сказал. Домой иди.

   Нинка отползла в сторону, с трудом встала, опираясь о дерево. Она не верила, что все пока закончилось. Она не верила, что Мусор разрешил ей уйти. Она стояла, пока Мусор не двинулся с места. Уходит, наконец-то уходит!

   Нинка тоже двинулась, было, к дому, но вдруг ее словно огнем обожгло – ключи, она не отдала ключи от киоска.

   – Игорь Иванович, Игорь Иванович! – срывающимся голосом крикнула она в темноту.

   – Не ори дура, – зло сказал, возвращаясь, Мусор, – чего тебе?

   – Ключи вы не взяли.

   – Давай и смотри – не забудь. Если что не так – изуродую.

   – Хорошо, я все сделаю, правда, сделаю.

   Мусор посмотрел ей вдогонку. Поживи еще сегодня немного. Совсем немного поживи. А ему нужно найти Малявку. И решить все для себя. Похоже, что ему придется уходить из города завтра. Если не удастся найти Малявку.

   Мусор почувствовал, что у него дрожат руки. Это не от страха, это уходит возбуждение, вытекает из него напряжение и остается в нем только холодная пустота ярости.

   Найти Малявку. Найти и убить.

   Наблюдатель

   С какого момента он перестал контролировать ситуацию? И вообще, контролировал ли он ее когда-нибудь? В уставе Советской Армии было написано, что солдат должен стойко переносить тяготы и лишения воинской службы, и эта фраза все объясняла. Надоела перловка – стойко переносить, сержант придурок – стойко переносить, убили приятеля – стойко переносить. В конце концов это превращалось в штамп, лозунг, знамя, и солдат действительно начинал стойко переносить. И тяготы, и лишения, и идиотизм воинской службы.