Под прицелом войны

Что мы только не предпринимали, чтобы победить воловью строптивость! Верный способ оказался, как всегда, простым: напоить упрямца до подхода к мосту. После этого можно было ехать смело, лишь слегка подстраховывая движение взбалмошного животного кнутом.

Есть в моей послевоенной жизни и уникальная страница. Я —единственный из деревенских пацанов, регулярно ходивший в полдень на пастбище с женщинами доить корову. Не мужское это, вроде, занятие. Но что поделаешь – мама со своими больными руками уже не справлялась с этим делом. И в отсутствие отца (он первым вынужден был овладеть доильным искусством) я добросовестно дергал за мягкие сосцы нашей кормилицы Красули, очень боясь их оторвать. Опасался получить и по лбу задним копытом, когда корова била им по собственному животу, борясь со злыми оводами. Бабы, добродушно посмеиваясь, поправляли юного доильщика, если что он делал не так. И ведь научили, в конце концов!

Жизнь в селах постепенно налаживалась. Труд начинал приносить свои плоды. Со временем у людей появилось и зерно, выращенное на собственных огородах. Мололи его на ручных жерновах. Они были единственными в деревне, поэтому никогда не простаивали. Я рано начал участвовать в этом нелегком для подростка деле, которое внешне выглядело интересным. Засыпаешь в отверстие верхнего подвижного круга горсть зерна и вращаешь за встроенную в его корпус деревянную рукоятку. Из щели между кругами мелкими струйками течет и оседает у основания нижнего камня белая, как снег, мука. Смотрится красиво.

Тонкость помола регулируется шириной щели. В зависимости от выбранного зазора получаешь либо блинную, либо более грубую «лапунную» (лепешечную) муку, либо крупно дробленую – крупу. Способ такой переработки зерна изобрели, наверное, еще на заре земледелия. А вот, поди ж ты, пригодился и в двадцатом веке!

Молоть зерно поначалу даже нравилось – все просто и результат налицо. А быстрые достижения всегда радуют. Белоснежное кольцо, облегавшее низ камня, росло и росло. Когда пик его достигал края расщелины, я ладонями сгребал готовый продукт в ведро или котомку и продолжал работу.

Но монотонность ее со временем начинала раздражать. Накапливалась и усталость. Каменную глыбу надо было поворачивать с немалой силой. А много ли ее у сопливого мальца? Но жернова ждали другие очередники. Хочешь, не хочешь, а приходилось выкладываться до конца.

Находили мы, конечно, время и для развлечений, которые нередко заканчивались трагически.

«ИГРАЙТЕ, ДЕТУШКИ, ПОКА»

Ребята любят розыгрыши. И самым жестоким после войны было «обвинение в измене». Да не в абы какой, а в государственной. Кто-нибудь из старших подростков, потехи ради, указывал пальцем на выбранную им жертву и заявлял решительно:

– Это ты показал немцам дорогу на Москву!

– Нет, не я, что ты выдумываешь, – начинал оправдываться тот, не подозревая о подвохе.

– А кто же тогда? – продолжал давить на психику старший. – Как же немцы узнали, в какой она стороне?

– Откуда я знаю, – защищался малолетка. – Я и на улицу тогда не выходил. Мама не пустила. Можешь сам у нее спросить.

– Знаешь, знаешь! – гнул свою линию заводила – Не хочешь признаваться. Вот отведем тебя в милицию, там попляшешь!

И в таком наступательном духе доводил малого до слез. В следующий раз жертвой розыгрыша мог оказаться кто-то другой, не присутствующий при экзекуции.

«Измен», естественно, никто не признавал. Предательство считалось позором даже в мальчишеской среде. А тут такое вероломство – показать врагу дорогу к столице!

Компания покатывалась со смеху.

Любимейшей же послевоенной игрой, само собой, была игра «в войну». Отгремевшая битва продолжала властвовать над впечатлительными детскими душами. Следы ее виднелись повсюду. Окопы и траншеи не успели даже зарасти травой, а в земле и на ее поверхности оставалось еще немало военных предметов – гильзы, патроны всех калибров, штыки, каски, колючая проволока и кое-что посерьезнее. Это придавало детским околовоенным развлечениям некую правдоподобность.

Как бы копируя прошедшее противостояние, ребята делились на «русских» и «немцев». Одни наступали, другие – оборонялись. «Немцами» быть никому не хотелось. Но приходилось. Доставалось им в заварушках, как правило, больше. Враг есть враг, хоть и условный. При одном лишь упоминании данного слова у многих вскипала кровь.

Эти невинные, на первый взгляд, занятия привели однажды к драме. В одной из деревень трое мальчишек нашли исправный пулемет. Настоящее оружие как нельзя лучше подходило для имитации боевых действий. Один из пацанов залег с ним у бровки окопа, тоже настоящего. Остальным велел наступать. Когда с криком «Ура-а-а» (как же иначе!) те бросились в атаку, новоявленный пулеметчик вольно или невольно нажал на спуск. И очередью уложил обоих. В ленте еще находились патроны, которые он либо не заметил, либо забыл о предохранителе.

В другом селе при развинчивании шрапнельного снаряда (нужен был баббит, из которого делали кастеты) разнесло в клочья троих взрослеющих парней.