Под псевдонимом «Мимоза»

— Не могу, Алька! Я дала слово шефу… Ну даже если… то не могу же я тайно встречаться, понимаешь?

— Ну-ну, так в девках и останешься! Граф твой, конечно, хорош, но…

— Ты, Алевтина, прямо как моя мама — точь в точь! Она талдычит постоянно, что я в монахини пойду!

— А разве нет? — иронически воскликнула подруга.

— Да что ты, Алька! Какой монастырь! Ты ведь знаешь, я, грешная, всегда только о великой любви и грезила! А теперь-то, когда это — запретный плод, так размечталась еще больше, но, увы!

— А все же подумай, ведь безвыходных ситуаций не бывает. И не терзай себя. Позвони ему, а?! — настаивала неугомонная подруга.

* * *

Москва закипала от накала страстей. Невиданная доселе инфляция выталкивала ее обитателей на уличные тротуары. Они толпились у метро, предлагая свои нехитрые пожитки — от потрепанных детских книжек, дешевых статуэток до старых пуговиц. Кругом сновали нищие и воры. В центре у обшарпанных старых зданий, куда внедрились изощренные мошенники с инфернальными «пирамидами», извивались гигантские очереди наших наивных сограждан. Иногда казалось, что из окон сиих жутковатых помещений разносится дьявольский хохот. А мимо неслись потоки «мерсов» и «фордов» с восседавшими в них новыми «хозяевами жизни». В ресторанах и «саунах», окруженные охранниками «криминальные авторитеты» с невиданным доныне размахом и неистовым упоением предавались грубым наслаждениям. Простые же московские жители вечерами боялись выйти из дома, утопая в безнадеге и отчаянии. Разруха, распад и безумие распинали великий город.

Собираясь снова навестить родителей, Маша зашла в булочную. Встала в очередь за хлебом позади маленькой старушки. Неожиданно та обернулась к ней со вздохом:

— Эх, детка, я так умереть хочу, поскорей бы, чтобы всего этого не видеть!

Не выдержав ее кроткого взгляда, Мимоза достала из кошелька купюру, и быстро сунув ее в карман старой женщины, выбежала вон, не оглядываясь.

Тем временем началось «брожение» в народе. Откуда ни возьмись, как грибы после дождя, появились какие-то сообщества и партии. Среди них выделялись ампиловцы, монархисты, христианские демократы, «Русский собор». А когда Ивлева узнала о «Конгрессе патриотических сил», то решилась, наконец, спросить Корфа, можно ли ей хоть как-то в этом поучаствовать, и позвонила ему. Вадим Ильич такое стремление своей соратницы категорически не одобрил. Его не на шутку обеспокоила настроенность Маши и вскоре он вызвал ее «на ковер».

* * *

Каждый раз прилетая в Кёльн, она испытывала потрясение от контраста между хаосом разоренной Москвы и лоснящейся от изобилия Европой. Особенно поражало ее какое-то идиллическое благоденствие, царившее на берегах Рейна. Оно казалось ей неестественным, не совсем реальным…

Как и два года назад, они поехали к Семигорью, зашли в тот же лесной ресторанчик.

— Не раскаиваешься ли, Мари, что согласилась тогда на мое предложение? — тихо спросил граф.

— Что вы, Вадим Ильич! Ни на секунду. Наоборот, ведь масштаб вашего дела…

— На-ше-го! — мгновенно перебил он ее.

— Да, нашего. Я пытаюсь все, что от меня зависит.

— Хорошо пытаешься, Мари! Но это лишь начало. И мы не должны отступать ни на шаг…Еще глубже залечь на дно. А ты — ох, хочу к патриотам! Да и я хотел бы, поверь… Но если нас «засекут», то мы ни-ко-му уж помочь не сможем. Погибнем сами и дело наше угробим, понимаешь?

Разговор Мимозы с шефом продолжался еще часа три. И он поведал ей, что все финансовые потоки «Корф Диамант Корпорейшен» и «Лайерс медикум» отслеживаются ЦРУ и другими зарубежными спецслужбами. А напоследок сказал:

— Я вовсе не хочу сажать тебя на цепь, Мари! Изучай обстановку «из-за кулисы» — Трофим с Алевтиной помогут. Им-то можно ходить везде открыто, а тебе — ни в коем случае! Твое дело — аналитика. И главное сейчас — займись-ка недвижимостью в центре, пока всю бандиты не присвоили. Тамошние площади пригодятся в будущем. Да с конкурентами в этом деле поосторожнее будь! Если что — Трофим телохранителями обеспечит. Ну, «не падайте духом, поручик Голицын!»

* * *

По возвращении в Москву Маша рьяно взялась скупать квартиры в районе Тверской и Таганки, Маросейки и Чистых прудов. А вскоре на Старосадском они с Алей занимали уже целых два этажа. Однако Машеньку тянуло совсем к иным деяниям. Нарушая запрет шефа, она искусно гримировалась и внедрялась в толпу митингующих у Останкинской башни, на стадионах и площадях. Побывала и на вечере «Нашего современника», где слова Татьяны Глушковой потрясли ее — смелость и бескомпромиссность этой замечательной поэтессы превзошли выступления представителей сильного пола… Хотя Кожинов и Куняев, Палиевский и Казинцев, да и многие другие были, как всегда, на высоте…