Под ризой епископа

— Правильно! И скот свой надо разобрать по домам, — призывал кто-то из подкулачников, — Не артельцы вы, а голодранцы, ишо как порядочные за хозяйство беретесь. Только в нашем селе и нашлись дураки, вона в Уроме и по сей день живут, как жили.

Не переставая выкрикивать угрозы членам правления и Романову, стали покидать зал те, кому разговор пришелся не по нутру, кого касалась прежде всего контрактация.

— Тихо! Надо кончать базар! — поднялся пожилой середняк артельщик Прохоров. — А ну вас к лешему, решайте на правлении, а мы согласные. И нечего кулачье уговаривать. — Он тоже направился к выходу. За ним потянулись и остальные. В конторе остались только члены правления.

— Ну, что будем решать? — обратился к правленцам Романов.

Наступило молчание. Никому не хотелось выступать первым. Тягостную тишину нарушил Кожевин:

— Нутром чую, напрасно все это заварили. Поразмыслите-кось, что вокруг творится. Вот-вот колхозное дело совсем застопорится, а попросту — развалятся артели. Крестьяне режут скот поголовно. В Петровках-то, слыхали: правленцы ходили по дворам, зерно собирали, вот и спровадили их на тот свет. — Кожевин хотел еще что-то добавить, но Романов прервал:.

— Ты нас не пугай! На чью мельницу воду льешь? Землю свою мы должны засеять!

Высказались все, но мнения разделились. Романова поддержало меньшинство. Ему стало ясно, что в правлении оказались неустойчивые люди, поддавшиеся кулацкой агитации.

Разошлись, ни о чем не договорившись.

— Потолкуем завтра, утро вечера мудренее, — скрепя сердце согласился Романов с чьим-то предложением. Он не предполагал, что не всем сидящим в конторе суждено было дожить до завтрашнего дня. Усталый, с разболевшейся головой вернулся он домой. Романов не успел прилечь, как услышал топот под окном, громкий возбужденный говор, выкрики. Он открыл окно и увидел: толпа колхозников валом валила в направлении скотного двора.

— Эй, председатель, пошли скот делить! — крикнул кто-то. — А то, смотри, тебе ничего не достанется!

На ходу одеваясь, он сунул в карман револьвер и побежал вдогонку за толпой. На скотном дворе запоры были взломаны, ругаясь, люди выводили неспокойных коров и отчаянно блеявших овец.

— Стойте! Что вы делаете? — закричал Романов. Он взглядом выхватил из толпы Кожевина, ринулся к нему, схватил за грудки: — И ты!? Бригадир!

— Поздно хватился! — отрезал тот и рванулся от председателя.

Видя, что дело приняло крутой оборот, Романов побежал к конторе в надежде дозвониться до уезда. У правления стояло несколько человек.

— Ну, как, председатель, сам отдашь ключи от амбаров или опять же замки ломать будем? — на пути его встал кулак Плотников.

— Ключи не получите и замков ломать не дам. — Романов выхватил из кармана револьвер. — Зерна не получите ни горсти, — с ледяным спокойствием произнес он.

— Вона ты как, однако, — Плотников протянул ему газету: — Накося, прочитай. А пушку-то спрячь, непужливые, — он с пренебрежением передернул плечами. — Пройдем-ка лучше в избу, почитай нам вслух газетку-то.

«Головокружение от успехов», — увидел Романов набранный крупным шрифтом заголовок, но еще не понял, что к чему, и не двинулся с места.

— А ты все прочитай, умным человеком писано, — спокойно посоветовал Плотников.

Романов взял газету и при свете услужливо поднесенного фонаря «летучая мышь» стал читать: «К вопросам колхозного движения…» — Он глазами пробежал всю статью до конца и недоуменно опустил газету.

— Уразумел? — насмешливо проговорил Плотников. — Так что давай ключи.

В это время в конце улицы раздалось несколько выстрелов. Кто-то, пробегая мимо, истошно прокричал: «Пожар!!!»

Романов бросился в сторону пожара: горел его дом. Устинья и Вася выскочили, в чем были, спасти домашний скудный скарб было уже невозможно.

К утру амбары оказались разграбленными, весь обобществленный скот разогнан по домам. Во многих дворах резали коров, овец и даже лошадей.

К вечеру из района приехал милиционер. Некоторые раскаивались, что поддались на чьи-то уговоры, другие ехидно посмеивались над вернувшимися в колхоз и в открытую предупреждали: мол, недолго протянете в своем сообществе голодранцев; многие же из тех, что поживились артельным добром, боялись честно признаться в этом и ждали разоблачения. По закоулкам села шли суды да пересуды. Милиционер допытывался, с чего и с кого все началось, но никто не выдал главарей погрома…

Ковалеву порой казалось, что он взялся за непосильное дело; он отчаивался, но рассказы Шубиной и комсомольцев вселили в него надежду. Как никак, а дело сдвинулось с мертвой точки. По тому, с каким жаром комсомольцы говорили о жизни села, Ковалев понял, что их многое волнует. А раз так, значит, они будут верными помощниками; отыщутся и другие прямые и косвенные свидетели, которые помогут установить факты. Придется по крупицам собирать показания, которые в конце концов приведут к раскрытию дела.

ВАСЯ