Под ризой епископа

Как затравленный волчонок, Вася смотрел на Аксинью, поколебался, потом схватил фуфайку и выбежал из дома. К вечеру заметно похолодало — так бывает всегда в здешних местах, когда приходит пора зацветать черемухе. Северный ветер теребил соломенную крышу сарая, подгонял тяжелые черные тучи, проплывавшие над землей. Загороженный со всех сторон высоким забором двор погрузился в темноту. За воротами кто-то прошел, негромко разговаривая и шлепая по смоченной дождем земле. Васе вдруг захотелось закричать громко, позвать людей и рассказать им обо всем: и как он тут живет, и как его бабка заставляет молиться, и как ноет в нем от усталости каждая косточка. Но сделать ничего этого он не мог: не было никаких сил.

Снова порывистый ветер ударил скупыми каплями дождя о черепичную крышу крыльца, слегка смочило лицо Васи. Отчаявшись, он задрожал как в ознобе. Тут почему-то вспомнились ему слова деда Архипа: «Тебе там лучше будет, сынок…» Он бессильно прислонился к притолоке спиной, мысленно укорял его: «Эх, дедушка, дедушка…» Да вот он и сам перед ним, дышит неровно, задыхаясь. Доброе лицо сурово, обмороженными руками он вытирает впалые щеки. Вот рука коснулась его плеча, только почему она такая холодная? Вася хотел спросить, не замерз ли он…

— О, да ты весь горишь, боговый, — услышал он дребезжащий голос. И отшатнулся: перед ним, еле различимая в темноте, в черном монашеском одеянии стояла она, Аксинья. — Ступай в дом! Простынешь, опять мне с тобой придется возиться.

Вася рванулся бежать от нее, но голова снова закружилась, теряя сознание, он послушно вошел в избу вслед за старухой.

Очнулся Вася только перед рассветом. За перегородкой кто-то спрашивал:

— Может, доктора вызвать?

— Зачем ишо? — возмутилась Аксинья, — Уж как на роду написано, так тому и быть. Весь в мать да в отца. Такой же непутевый, царство им небесное. Этого тоже бог дал, бог и возьмет.

— Оно так, да люди-то что скажут? Не доглядела, мол. Ох, напрасно ты такого большевистского выкормыша пригрела.

— Как повелели, так и сделала. Отцы святые помудрее нас, худо не придумают. Как-никак, родной ведь он мне. Возьмешь-де, душу спасешь, в русло церкви вернешь, — не без гордости ответила Аксинья. — Ничего, обомнется, таких негоже из рук упускать. Дело молодое, выучит молитвы, поймет что к чему — нашим будет, пригодится небось.

Во рту у Васи пересохло. Подташнивало, хотелось пить, в голове шумело, и смысл разговору доходил до него смутно. Превозмогая себя, он тем не менее жадно вслушивался, потом осторожно поднялся на руках, отодвинул марлевую занавеску на двери, но в это время топчан под ним скрипнул. Аксинья насторожилась и прикрикнула:

— Ты что как медведь ворочаешься? Не спишь что ли, Васенька?

Он замер, увидев сквозь марлю Аксинью и тощего старика. Будто колдуя, они сидели перед зажженными свечами у раскрытого кованного железом сундука. Старуха была в домашнем платье старик — в жилете. Ее желтое лицо в полумраке казалось сошедшим с иконы, она говорила громким шепотом и вытаскивала из сундука аккуратно увязанные пачки бумаг. Лица старика не было видно, он сидел спиной к занавеске. Вдруг тот повернулся, и Вася разглядел: это был ссутулившийся старичок с маленьким сморщенным лицом, с острым носом и чахлой бородкой, сквозь которую обозначалась жилистая шея.

— Сумеешь ли завтра передать владыке? — спросила хозяйка, положившая перед ним две пачки бумаг.

Высоким надтреснутым голосом тот пропел:

— Как богу угодно.

— Ну, ступай с богом, рассвет скоро. Да передай, смотри, что на днях наведаюсь. — Старуха погасила свечи. Теперь избу освещала только семилинейная лампа[22], подвешенная к потолку на грубо согнутой проволоке. Вася уже не видел старика, а только слышал, как он прошаркал к порогу и захлопнул за собой дверь. Аксинья как ни в чем не бывало принялась за молитву.

Сон не приходил, Вася лежал с открытыми глазами, забылся лишь наутро коротким сном. Проснулся, когда старухи уже не было, с трудом поднялся, прошелся по избе.

— А, встал? — вдруг услышал он из открывшейся двери. — Значит, жить еще будешь. С чего это ты вчера разошелся-то? Грешно эдак-то, Васенька. Ведь я тебя, того… кормлю. И запомни, молить бога так же надобно, как надобен колокольный звон. Молитвами и звоном злые духи отгоняются от богова жилища и от рабов божьих.

Вася стоял, уставившись в пол. А та продолжала:

— И что только творится на белом свете! Богоотступников становится все больше и больше. Бабы, и те посходили с ума. Но всевышний своим праведным оком видит все, запомни это, внучек. Вона в Горках Марфа Иваниха до чего додумалась: в партейцы записалась. Это мимо очей господних не прошло. Наказал ее бог, при крепком-то теле от волдырей нос набок своротило. А все оттого, что совала она его, куда бабе вовсе не следует лезть. Понял!

Вася смолчал.

СВЕТ В ОКНЕ

Разве знала я тогда, что за свой характер придется расплачиваться дорогой ценой.

Из протокола допроса Шубиной