Под розами

– Ни единому слову не верю, – сказал я. – А то я не знаю, что ты через десять минут пойдешь к себе в комнату, откроешь тетрадь и запишешь свою речугу для будущей пьесы. И будешь доволен собой. День прошел не совсем даром. Ты не напрасно потратил на нас время. Не напрасно потратил время на похороны собственного отца. Но за самоанализ – браво. И не волнуйся, не посягаю я на тебя, великий ты драматург, Мольер ты наш, нарцисс-эгоцентрик. Но вот скажи. Ты мне только одно скажи: от нас-то ты чего добиваешься своими россказнями? Нам какое до них дело? Чего ты хочешь? Отпущения грехов? Лоханулся, ребятки, прошу прощения. Терзал вас все эти годы, но даже не утешился, только, похоже, свихнулся в конце концов. Так пожалейте меня, умоляю. Простите и пожалейте. Я вам зло причинил, но вы меня пожалейте. Пожалейте за то, что причинил вам столько зла. И знаете что, мне от этого даже радости мало. Куда меньше, чем надо бы. Никакого удовольствия. Печалька, да? Поплачьте надо мной, брат и сестра, которых я предал. Поплачьте надо мной, милые родители, которых я отверг, оскорбил, выставил на посмешище. Поплачьте надо мной, милые друзья, которых я обманул, выпотрошил и сожрал. Плачьте надо мной. Я. Я. Я. Всегда и во всем – только я.

Поль с минуту глядел на меня с застывшей загадочной усмешкой. Клер стояла рядом с растерянным видом. В нерешительности. Как всегда, не знала, куда деваться. К какому лагерю примкнуть. На чьей стороне сражаться. Да и с чего бы. Я оставил их стоять, где стояли, и поднялся на второй этаж. Заглянул в приоткрытую дверь: мать спала. Смирно лежала на своей половине кровати, хоть папы на другой уже не было. Хоть он больше никогда туда не ляжет. Я почувствовал, что щеки у меня мокрые от слез, и на этот раз не пытался их сдерживать. Да и с чего бы. Отец умер, я только что его похоронил. И на данном этапе не знаю, как мне от этого оправиться. На данном этапе фраза “жизнь продолжается” кажется мне абсолютно возмутительной.

Я вернулся к себе, заглянул в телефон на ночном столике. Два новых сообщения от Сары. Мы с ней днем переписывались. Судя по всему, она страшно обрадовалась, что я наконец объявил матери великую новость. Я вспомнил про ребенка, которого она носит. Подумал, что через несколько месяцев стану отцом, притом что сейчас потерял своего. И так и не понял, что мне с этим фактом делать. Просто мне было грустно при мысли, что мой ребенок никогда не увидит дедушку. И что к нему в один прекрасный день не добавится сестричка или братик. Что ему не выпадет счастья жить в такой семье, как у меня.

Я снова написал Лиз. Оказалось, что этот уикенд у меня занят, но мы увидимся в другой раз, скоро я снова заеду. Или если она на этих днях будет в Париже. Можно бы даже поужинать всем вместе. Тогда у меня наконец будет случай повидать Эрика после стольких лет. На их детей посмотреть. А они бы с подругой моей познакомились.

Акт третий День третий

Поль

Когда я встал, Клер с Антуаном уже уехали. Мать сидела в гостиной с чашкой чаю в руках, наверняка четвертой или пятой с тех пор, как она проснулась. Она не сводила глаз с телевизора, там шла утренняя передача. Я по голосу узнал кинообозревателя, тип этот работал в журнале, мне скорее близком, но всегда почитал своим долгом разносить мои фильмы в пух и прах, а порой ему взбредало в голову ополчиться на меня и в личном плане. Парадоксы нашего ремесла. Врагов не выбирают. И поддержку тоже. Я сварил себе кофе и вышел с ним на террасу. Помахал через стекло матери. Кажется, она меня не заметила. Глаза неотрывно смотрят в телевизор, а на самом деле, по-моему, в пустоту. Или в прошлое. Что в конечном счете одно и то же. Она не совсем здесь, и, к несчастью, это может усугубиться. Я закурил первую за день сигарету. Некому сказать, чтобы я прекратил. Ни ребенка, ни супруга-моралиста, никто не будет делать большие глаза. Никто за меня не тревожится, кроме матери, ну и славно.