Под русским знаменем

Городок Ходжейли заняли без боя. Более серьёзное дело произошло у городка Мангита, где скопище хивинцев несколько раз бросалось на войска со смелостью, которой и нельзя было ожидать от этих воинов, никогда не решавшихся нападать на большие отряды русских. Их пришлось отгонять залпами, но когда отряд, отбросив нападавших, сам перешёл в наступление, хивинцы быстро рассеялись, и русские вступили в Мангит без выстрела.

Скобелев, уже окончательно оправившийся от ран, принимал участие во всех без исключения и крупных, и мелких схватках, и после дела у Мангита Верёвкин приказал ему разрушить туркменские аулы в наказание за оказанное русским сопротивление. Молодому подполковнику даны были две сотни казаков. С рассвета и целый день до позднего вечера рыскал Михаил Дмитриевич в окрестностях Мангита у горы Кобетау и вдоль арыка Карауз. Туркмены отчаянно защищали свои аулы, они с безумной храбростью кидались на казаков, происходили жестокие сшибки, но оренбуржцы и кавказцы постоянно брали верх и разгоняли нападавших. Весть же о разорении аулов разнеслась с такой быстротой, что прежде чем Скобелев со своими сотнями возвратился к отряду, в русский лагерь явились с изъявлением полной покорности депутаты от хивинских городков: Янчи-яба, Гурлен, Китай и Кята.

Однако это не помешало войскам хивинского хана нападать на русский отряд. Вреда эти нападения не причиняли, зато беспокоили отряд, вышедший уже из Мангита. Хивинцы даже открывали огонь из пушек, но стреляли они плохо, и более беспокойства причиняли русским их всадники, чем их ядра. Бывало вдруг налетала кучка лихих наездников и с диким гиканьем кидалась прямо на растянувшийся по дороге отряд. Несколько выстрелов, иногда дружный залп обыкновенно прогоняли смельчаков, но всё-таки из-за них останавливался весь отряд, солдаты выстраивались в боевые порядки, приходилось посылать вперёд цепи. Случалось и так, что засядут на пути в камышах несколько стрелков, и как только приблизится к ним командовавший отрядом со своей свитой, они начинают стрелять, стараясь попасть в генерала, которого уже научились узнавать в лицо.

Но беспокойнее всех было колёсному и верблюжьему обозу. Его охраняли три роты апшеронцев и две сотни казаков с двумя орудиями. Хивинцы рыскали около обоза по всем направлениям. Нападения следовали одно за другим, в особенности когда обозу приходилось перебираться через арыки. Но и тут ничего не могли поделать враги. При обозе был Скобелев. Верёвкин назначил его начальником обозного конвоя, и молодой офицер сумел так расположить своих людей, что куда бы ни совались хивинцы, всюду они встречали либо солдатский штык, либо казачью пику. Иногда Михаил Дмитриевич движением руки бросал на наседавших туркмен десяток-другой своих казаков. С посвистом, с гиканьем мчались молодцы гребенцы и уральцы на врага; происходила недолгая, по удалая сшибка; несколько минут сверкали на солнце шашки, слышался крик; потом туркмены кидались от каиков врассыпную, и вслед им свистели пули...

Так пришлось идти весь день 22 мая. Отряд потерял шестерых солдат убитыми и троих ранеными. Несмотря на бдительность Скобелева, туркменам всё-таки удалось отбить в обозе три арбы с провиантом и двух верблюдов с вьюками да изрубить нескольких арбаношей, то есть туземцев-возчиков.

Хивинцам порядочно досталось в этот день. Сколько погибло их под русскими выстрелами, в особенности при их нападениях на обоз, где стреляли в них залпами почти в упор, неизвестно, но в садах и по арыкам всюду виднелись тела убитых. Их и не считали, но всё-таки заметили, что потери неприятеля весьма велики.

Итак, силой не удалось удержать русских, тогда хивинские дипломаты вздумали сдержать их хитростью. К Верёвкину явился посол, выражавший от имени хана удивление этому якобы совсем неожиданному для него вторжению и требовавший, чтобы отряд не трогался вперёд по крайней мере в течение трёх дней. Посол уверял, что генерал Кауфман ведёт с ханом мирные переговоры и войны не может быть, пока они не будут закончены». Верёвкин, знавший все уловки степных дипломатов, отказался наотрез и продолжал движение. Он предугадал истину, ибо на следующий день пришло к нему от Кауфмана приказание идти на Хиву безостановочно.