Видимо, так оно и есть, и все же он был в замешательстве. Он не ощущал торжества, когда готовился сделать с ней то, что должен сделать, но чувствовал уязвимость и страх и даже намек на печаль. Он старался не забывать, что это не настоящие ее чувства. Ему известен ее мотив. Это совокупление лишь циничное притворство закоренелой, бессердечной мошенницы, готовой на все, чтобы послужить его врагу.
И все же он ощущал какую-то странную, едва уловимую связь с ней. Будет ли конец ухищрениям, которые эта женщина испытывает на нем?
Он не должен обращать на это внимания. Ей больше его не одурачить. Пусть себе вздыхает и учащенно дышит сколько душе угодно, пусть изображает пылкую страсть. Его не обманешь. А это родство душ, которое он все еще ощущает? Он истребит его. Возьмет ее как лживую шлюху, какой она и является, и выколотит из нее страсть. Он обрушит на нее всю силу своей сексуальности, которую всегда так старательно удерживал в узде, зная, что это больше, чем может вытерпеть женщина. Она еще горько пожалеет о том, что пыталась использовать его страсть в собственных целях. Пусть это сбудет уроком для них обоих.
Но это хорошо, что в комнате темно и ему не нужно больше смотреть в эти лживые глаза. Даже сейчас они все еще кажутся ему такими ясными, такими невинными, несмотря на все ее притворство.
Как у нее это получается? Когда все закончится, он должен изучить ее приемы. Человеку его профессии это пригодится.
Но не сейчас.
В темноте он придвинулся к ней. Она не шевелилась с тех пор, как он опрокинул ее на кровать. Он стал искать средоточие ее желания, а найдя, ввел туда два пальца и почувствовал, как она напряглась, сжалась вокруг него, такая теплая и отзывчивая. Он представил, как эта ее плоть сжимается вокруг его разбухшего члена, и уступил животному порыву, охватившему его.
Потом он ринулся вперед и вошел в нее одним быстрым ударом. Он не станет откладывать свое удовольствие, чтобы удовлетворите ее. Если она хочет боли, она ее получит.
Но она была готова впустить его, и он вошел внутрь легко, каждым ожившим нервом, каждой клеточкой ощущая шелковистость ее плоти, влажное тепло, упругое и в то же время податливое. Он входил как можно глубже, ничуть не щадя ее.
Когда она ахнула, он подсунул руку ей под ягодицы, поднял таз и надавил еще сильнее, охваченный желанием пронзить это лживое существо. Но прибегать к силе не было нужды. Она с готовностью приподнимала таз ему навстречу, раскачивалась, выгибалась, встречая каждое его вторжение пылким движением своего тела.
Обезумев от этого нового свидетельства ее бесстыдства, он ужесточил темп. Она может симулировать даже это, может раскачиваться на этих волнах страсти, несмотря на то, что он не заботится о ее удовольствии, охваченный своим непомерным эгоизмом. И не только отвечает ему, но и подгоняет его вперед. Притянув его к себе, она вонзалась ему ногтями в плечи, царапала, заставляя его желать ее еще больше.
Это было неправильно, но он не мог остановиться. Все еще глубоко погруженный в нее, он приподнял ее и передвинул с края кровати так, чтобы она полностью лежала на матрасе. Потом устроился между ног и пригвоздил ее к постели своими сильными руками. Не нарушая безостановочного ритма, который бился в них обоих, он погрузился в восхитительное шелковистое тепло, которым она думала обмануть его.
Он замедлил темп, когда удовольствие возросло, отчаянно желая продлить эту изысканную пытку. Воздух коснулся горячей кожи, покрытой испариной, когда он отстранился, чтобы стиснуть в руке ее набухшую грудь. Сосок был таким твердым, что вдавился ему в ладонь.
Когда сила его толчков увеличилась, ее дыхание сделалось более частым и сиплым, превратилось в тихие вскрики. Ее трепещущая плоть сомкнулась вокруг него и сжимала долгими, медленными волнами ритмичной пульсации. Она слилась в единое целое с его желанием, когда он утонул в наслаждении, потерявшийся, ошалелый, отчаявшийся. Даже сейчас, в этом безвременном промежутке экстаза, он чувствует, что больше не один и ему ни до чего нет дела. Все, чем он является, слилось, сплавилось с ней воедино.
Когда ее внутренние мышцы конвульсивно сжались, он взорвался внутри нее. Его так долго сдерживаемая страсть хлынула вместе с жизненной силой, смывая напряжение, которое они создали, пока от его желания не осталось ничего, кроме ручейков потрясения, которые растекались по телу.
Она была открыта для него — любовника, убийцы и животного.
Опустошенный, он повалился на нее, хватал ртом воздух, чувствуя, что сердце бешено колотится. Так оно не колотилось с тех пор, когда он несся во весь опор, убегая от людей Баджи Рао, преследующих его по пятам. Время как будто увязло в песке, замедлив свой ход.
Мало-помалу ее хриплое дыхание вернуло его к действительности. К нему примешивались тихие ночные звуки, доносящиеся с улицы. Он пытался цепляться за воспоминания о наслаждении, которые заполняли вселенную лишь минуту назад, но оно ушло. Стало таким же призрачным, как воспоминание о стуке копыт, преследовавшее его.