Под сенью боярышника

Мужья не осмеливались демонстрировать любовь к своим жёнам перед родителями. Поэтому если они хотели отдать своим любимым кусочек мяса, то приходилось идти на какие-то уловки. Мать поведала Цзинцю и способ, которым такая привилегированная молодая жена могла съесть спрятанное мясо: сначала украдкой она смешивала его с рисом, потом, поднеся край миски прямо к губам, извлекала этот кусочек из глубины миски, словно выкапывая туннель, делая вид, что просто сгребает рис. Спокойно она пережёвывала, запихивая остаток мяса назад в подполье. Ей приходилось быть очень осторожной и не съесть весь рис до второй порции, чтобы таким образом раскрыть захороненное сокровище. Но нельзя было приступать ко второй порции риса, не закончив первую, потому что, если бы родители мужа увидели, что она получила свой приз, то выговаривали бы ей очень долго!

Мать рассказала Цзинцю и о молодой девушке, которая подавилась до смерти из-за любви своего мужа. Тот запрятал варёное яйцо в её миску, единственное яйцо на всю семью в тот вечер, а она, испугавшись, что это будет обнаружено, засунула его целиком себе в рот. И только она собралась разжевать его, как свекровь что-то у неё спросила, и чтобы ответить, молодая жена попыталась его проглотить. Яйцо застряло у неё в глотке, и она умерла.

Цзинцю опустила взгляд в миску, её сердце прыгало в груди. Если Тётенька увидит, то не использует ли она это как свидетельство против меня? Если ловили какую-нибудь молодую жену, то её порицали, как соблазнительницу, которая обольстила своего мужа. Если Цзинцю попадётся сейчас, она окажется в гораздо худшем положении, чем те жёны, а новость, безусловно, достигнет её товарищей по Ассоциации реформы образования.

Цзинцю бросила короткий взгляд на Третьего Старче и увидела, что он оглянулся на неё. В выражении его лица читалось – «Вкусно?» Он был ловким, и ей страстно захотелось стукнуть его своими палочками для еды. Этот кусочек спрятанной колбаски был настоящей миной. Она была слишком напугана, чтобы вынуть его из риса, но если она его не съест, то рис скоро закончится, и колбаску раздора заметят все. Опустошив наполовину свою миску, Цзинцю бросилась на кухню и выбросила остатки в ведро для свиней.

Вернувшись за стол, она на него даже не взглянула, низко опустив голову над миской. Она не знала, просила ли добавку, и совершенно не соображала, что отправляла себе в рот; она знала только одно – необходимо освободить миску. А Третий Старче, казалось, совершенно не замечал её переполоха, и, подняв палочками ещё один кусочек колбаски, изящно отгрузил его в её миску. В ярости, она ударила своими палочками по его:

– Что ты делаешь? Я не безрукая.

Он оглянулся на неё с удивлением. С того дня, когда Третий Старче проводил её из города через гору в деревню, она стала грубить ему, а когда вокруг были люди, демонстрировала особенную жёсткость, как будто показывая всем, что между ними не могло быть ничего общего. Он, с другой стороны, вёл себя совершенно иначе. Прежде он разговаривал с нею, как взрослый с ребёнком, поддразнивая и поучая. Но теперь он малодушничал, постоянно пытаясь угадать её мысли, и во всём с ней соглашался. Она же упрекала его, а он в ответ только пристально смотрел на неё, скорее жалкий, чем сердитый, недостаточно смелый, чтобы отыграться шуткой. Чем более несчастным он выглядел, тем больше Цзинцю раздражалась: он выдавал их секрет.

Первые дни после возвращения Третий Старче пытался продолжать всё как прежде: входил в её комнату, чтобы помочь всякий раз, когда он видел, что она за столом и что-то пишет. Она шипела: «Чего ты сюда вламываешься? Уходи быстро, пока никто не видит». И он уже больше не был таким насмешливым. Когда она приказывала ему уйти, он молча стоял в дверях какое-то время, потом послушно уходил. Она слышала, как он разговаривал с кем-то из семьи, и иногда ей приходилось проходить через гостиную, чтобы пройти в заднюю часть дома. Он прерывался на середине предложения и смотрел, как она торопливо проходит через комнату, ничего не говоря ей и забывая при этом отвечать тому, с кем разговаривал.

Она слышала, как однажды невестка Тётеньки, Юминь, сказала: «Разве не так, Третий Старче?» Тот в ответ только буркнул «м-м-м», а затем, сконфузившись, переспросил: «Что не так?» Юминь рассмеялась:

– Что на тебя нашло в последнее время? Мне приходится несколько раз повторять, а до тебя не доходит. Ты совсем, как мои самые бестолковые ученики, которые никогда не слушают урок.

Цзинцю находила у себя на дне миске колбаски и даже яйцо ещё несколько раз, и это постоянно выводило её из себя. Она решила сказать Третьему Старче, что если он когда-нибудь подсунет ей чтото снова, то кто-нибудь да узнает. Сам-то он, очевидно, не боялся: он был рабочим, ему естественно было иметь подругу, но она-то ещё была школьницей! Его поведение подвергало её опасности.