Под сенью Дария Ахеменида

- Вот если бы вы нашли дров! - ничуть не смутилась моей злости Валерия.

- И что? - вспомнил я про стропила караван-сарая.

- Я бы вам сварила на всю батарею! Правда, он получился бы жидкий. Его у нас осталось немного. И сгущенного молока немного. Но я бы сварила на всех! - сказала Валерия.

- Павел Георгиевич, хотите какавы? - спросил я.

- Какао у нас кончилось. Остался только кофе. И если сварить пожиже, то хватит всем! - не поняла нашей шутки Валерия.

И не успел Павел Георгиевич что-либо ответить, я позвал Касьяна Романыча и велел ломать стропила.

- Прекрасно! - обрадовалась Валерия. - Дайте мне помощников. Мы принесем воду и все остальное! - И опять протянула мне кружку: - Ну, хоть теперь выпейте, Борис Алексеевич!

- Да выпейте же, уважьте сестрицу! - поддержал ее Павел Георгиевич.

- Пейте, ваше высокоблагородие! Нешто! Не все британцам какаву кушать! Мы тоже! Спасибо, сестрица! - понеслось по батарее.

Я отхлебнул от кружки и почувствовал, сколько мне неприятно, сколько я вообще не хочу ни пить, ни есть.

Казаки в минуту разворошили крышу караван-сарая и сложили два костра с двумя котлами воды.

- В двух-то кострах меньше жару пропадет! - сказал Касьян Романыч.

Что-то неуловимое ко мне в нем изменилось. Я подумал, что это из-за серого жеребчика, не отданного ему безвозмездно. Но я не мог понять, почему я должен был отдать коня только ему, тем более что он его не заполучил в бою.

Огонь и перспектива попить горячего кофе, да и само присутствие в батарее Валерии настроение казаков подняло.

- Ах, сестрица! Сколько же вам спасибочки за вашу заботу! Уж сколько ден, почитайте, горячего не пили, огня не видели! - беспрестанно говорили они.

Валерия на это извинялась и говорила, что ничего более предложить не может, что все уже отправлено днем, что она рада услужить хотя бы тем, что у нее осталось. Я видел, как она старалась быть ближе ко мне. И я старался отстраниться. Она нестерпимо благоухала. Меня мучил запах от моих ног, запах два месяца немытого тела и нестиранного белья. Она будто этого не замечала, как я не замечал на походе.

Вдруг пришли два взводных командира драгунской батареи - подпоручик Хохлов и прапорщик Ануфриев. Они тоже, как и начальство их полка, считали нас в окружении и плену и неподдельно радовались, что слух оказался пустым. Мы их оставили на кофе.

- Мы пришли вас поблагодарить. Вы многому научили нас за эти бои! - сказали они.

- Чему же я вас научил? - удивился я.

- Ну, вот хотя бы: относись к каждому выстрелу как к единственному, второго может не быть! - вспомнили они.

- Ну, это банальности! - смутился я.

- Но такого никто с нас не требовал! Все только говорили о том, что вот-де бы снарядов побольше, тогда бы!.. Ведь это искусство - не расстрелять снаряды куда ни попадя, а для каждого выстрела решить в самый короткий срок целую математическую задачу и положить снаряд в цель. Нам бы очень хотелось овладеть этим искусством! - сказали взводные.

Я вспомнил свои слова Павлу Георгиевичу, что начальства не понимают артиллерии, и я вспомнил просьбу начальника штаба корпуса, или, по-нынешнему, наштакора, Николая Францевича Эрна сделать доклад о деле под Рабат-Кяримом в декабре прошлого года. И вспомнил я слова сотника Василия Даниловича Гамалия об усталости старых вояк и энергии только что пришедших на войну.

- Да что, господа, - затянул я свою старую песнь, которую начал тянуть еще в своей четвертой батарее. - По научным данным, ствол орудия через восемьсот выстрелов разнашивается так, что уже мечтания о меткости выстрела приходится забыть. А посему - простейший вывод. Хочешь жить, хочешь дать жить нашей матушке-пехоте, или как у нас больше выходит, коннице, относись к каждому выстрелу как к единственному! Вот и все искусство.

- Но нас учили - немец нам наносит поражение прежде всего сильнейшим огнем своей артиллерии. Он буквально сметает наши позиции! Вот если бы у нас было столько же снарядов! - воскликнули мои драгунские собеседники.

Я не успел ответить. Меня перебила Валерия.

- Господа! Вы говорите интересные вещи. Но господин капитан только что с марша. Ему необходимо отдохнуть! - сказала она.

- А нам нечем ответить, - продолжил я разговор с драгунскими собеседниками.

- Вы совершенно правы! Вот здесь-то и нужно искусство относиться к каждому выстрелу как к единственному! - сказали они.

- Да не совсем так, господа, - остановил я их молодой восторг. - Не совсем так. Никто бы не отказался от такой тактики, которую исповедуют немцы, то есть просто накрывать позиции противника огромным количеством снарядов. Но у нас нет такого количества снарядов. Да и орудий стольких у нас нет. У нас, сами видите, батарея на дивизию. У них двенадцать батарей на дивизию. Вот вам и разные тактические приемы. И вот вам, господа, еще одна, если хотите, сентенция, которую я вынес еще из первых боев под Хопом в Приморском отряде. Ошибку в тактике можно исправить быстрой и точной стрельбой. Ошибку стрельбы не исправить ничем.