Под сенью дев, увенчанных цветами

Как бы то ни было, приятельницы г-жи Сванн восхищались, видя у нее в гостях женщину, которую обычно представляли себе в ее собственном салоне, в обрамлении ее неизменных гостей, в центре ее маленького кружка, и как упоительно было видеть весь этот дружный, слитный, сплоченный собирательный образ в одном-единственном кресле, в лице Хозяйки, которая, сама превратившись в гостью, куталась в манто на гагачьем пуху, такое же пушистое, как белые меха, устилавшие пол в салоне Одетты, внутри которого г-жа Вердюрен сама была салоном. Самые робкие женщины хотели скромно удалиться и, упоминая о себе во множественном числе с таким видом, будто намекали окружающим, что лучше не утомлять выздоравливающую, которая в первый раз встала с постели, говорили: «Одетта, мы вас покидаем». Все завидовали г-же Котар, которую Хозяйка звала по имени. «Я вас похищаю?» — спрашивала у нее г-жа Вердюрен, которой невыносима была мысль, что кто-то из верных останется здесь, вместо того чтобы последовать за ней. «Меня уже любезно предложила довезти госпожа Бонтан, — отвечала г-жа Котар, не желавшая, чтобы подумали, будто она при виде более знаменитой особы забыла, что собиралась уехать в карете с кокардой г-жи Бонтан. — Признаться, я чрезвычайно благодарна подругам, которые готовы взять меня к себе в экипаж. Для меня это такая удача: ведь у меня нет своего автомедона». — «Тем более, — подхватывала Хозяйка (не смея противоречить, поскольку была совсем мало знакома с г-жой Бонтан и только что пригласила ее бывать на своих средах), — что от госпожи де Креси до вашего дома путь неблизкий. О господи, когда уже я научусь говорить „госпожа Сванн“!» В «тесной компании» среди людей не слишком остроумных было принято в шутку притворяться, что им никак не привыкнуть называть Одетту госпожой Сванн. «Я настолько привыкла говорить „госпожа де Креси“, что опять чуть не ошиблась». Но одна только г-жа Вердюрен, говоря с Одеттой, забывала об этом всегда и ошибалась нарочно. «Вам не страшно, Одетта, жить в этом пустынном квартале? Я бы, наверно, немного нервничала, возвращаясь домой вечером. И потом, здесь так сыро. Экземе вашего мужа это вряд ли на пользу. У вас хотя бы нет крыс?» — «Да нет же! Ужас какой!» — «Вот и хорошо, а то мне кто-то говорил. Я очень рада слышать, что это не так, потому что я их страшно боюсь и ни за что бы больше сюда не пришла. До свидания, радость моя, до скорого свидания, вы же знаете, как я счастлива вас видеть. Вы не умеете расставлять хризантемы, — говорила она на ходу, пока г-жа Сванн вставала ее проводить. — Это японские цветы, их нужно расставлять на японский манер». — «Здесь я не согласна с госпожой Вердюрен, хотя обычно ее мнение для меня — закон. Никто, кроме вас, не умеет выявить всю красоту каждого хризантема, вернее, каждой хризантемы (теперь, кажется, полагается так говорить)», — объявила г-жа Котар, когда Хозяйка была уже за дверью. «Наша милая госпожа Вердюрен часто бывает слишком строга к чужим цветам», — кротко отвечала Одетта. «Откуда ваши цветы, Одетта? — спрашивала г-жа Котар, желая прервать критику по адресу Хозяйки. — От Леметра? Перед входом у них на днях я видела розовый куст, который подвиг меня на безумство». Но из целомудрия она отказалась сообщить точнее, сколько стоил куст, а только сказала, что профессор, «хоть и не отличается вспыльчивым нравом», ринулся в атаку и объявил, что она не знает цену деньгам. «Нет-нет, мой присяжный цветочный магазин — Дебак». — «И мой тоже, — говорила г-жа Котар, — но признаюсь, что иногда изменяю ему с Лашомом»[133]. — «Ах вы, изменница! Вот я ему расскажу, — отвечала Одетта, стараясь быть остроумной и направлять разговор в ту сторону, где чувствовала себя уверенней, чем в „тесной компании“. — Впрочем, Лашом в самом деле становится слишком дорог; цены у него завышены, знаете ли, это уже становится неприличным», — добавляла она со смехом.