Под сенью дев, увенчанных цветами

Тем временем г-жа Бонтан, сто раз говорившая, что не желает ходить к Вердюренам, была в восторге от приглашения на среды и прикидывала, как бы исхитриться бывать там почаще. Она не знала, что г-жа Вердюрен желала, чтобы гости не пропускали ни одной недели; с другой стороны, она была из тех не слишком привечаемых в обществе дам, которые, когда хозяйка дома приглашает их бывать у нее постоянно, не едут к ней сразу, как только у них окажется время и желание, как это сделал бы человек дружелюбный и услужливый; напротив, они лишают себя, к примеру, первого и третьего вечера, воображая, что их отсутствие будет замечено, и берегут себя для второго и четвертого; разве что им станет известно, что третий вечер будет необыкновенно блестящий, и тогда они меняют порядок посещений, уверяя, что «к сожалению, в прошлый раз были заняты». Так г-жа Бонтан подсчитывала, сколько сред остается до Пасхи и как бы ей обеспечить себе на одну среду больше, но так, чтобы никому в голову не пришло, что она навязывается. Она рассчитывала на советы г-жи Котар, с которой ей предстояло ехать домой. «Ах, госпожа Бонтан, вижу, что вы встаете, очень нехорошо с вашей стороны подавать сигнал к бегству. Вы задолжали мне компенсацию за то, что не были в прошлый четверг… Ну присядемте же на минутку. Вы ведь больше не поедете ни к кому до ужина? И мне в самом деле ничем вас не соблазнить? — добавляла г-жа Сванн, протягивая ей блюдо с пирожными. — Поверьте, эти штучки совсем недурны. Они неказистые, но отведайте, вы нам скажете, каковы они на вкус». — «Напротив, на вид они восхитительны, — отвечала г-жа Котар, — ваши припасы неисчерпаемы, Одетта. И не нужно спрашивать, кто испек: я знаю, у вас всё от Ребатте. Признаться, я не столь последовательна. За пирожными и вообще за сладким я часто обращаюсь к Бурбоннё[134]. Но согласитесь, они не знают, что такое мороженое. У Ребатте всё мороженое, и баварское, и шербет, возведено в высокое искусство. Как сказал бы мой муж, nec plus ultra». — «Да нет, это домашнее. Неужели не останетесь?» — «Ужинать не могу, — отвечала г-жа Бонтан, — но на минутку присяду, знаете, я обожаю поболтать с умной женщиной, такой как вы. Вы наверняка сочтете мой вопрос нескромным, Одетта, но мне бы хотелось знать, как вам понравилась шляпка госпожи Тромбер. Я знаю, большие шляпки сейчас в моде. И все-таки, на мой вкус, это уж слишком. А по сравнению с той, в которой она приезжала ко мне на днях, сегодняшняя кажется микроскопической». — «Да нет, какая уж я умная, — возражала Одетта, думая, как это хорошо звучит. — Я, в сущности, простушка, верю всему, что говорят, огорчаюсь по пустякам». И намекала, что первое время она очень страдала замужем за Сванном: у него своя отдельная жизнь, он ее обманывает. Тем временем принц Агригентский услышал слова «какая уж я умная» и счел своим долгом возразить, но находчивостью он не отличался. «Ну уж скажете! — восклицала г-жа Бонтан, — это вы-то простушка?» — «В самом деле, вот и я подумал: „Что я слышу!“ — подхватывал принц, радуясь подсказке. — Наверно, слух меня подводит». — «Да нет же, уверяю вас, — говорила Одетта, — я в душе простая мещаночка, страшная трусиха, у меня полно предрассудков, люблю отсиживаться в своей норке, а главное, я ужасно невежественна». И, желая справиться о бароне де Шарлюсе, говорила: «Виделись ли вы с нашим милым баронетом?» — «Это вы-то невежественная! — восклицала г-жа Бонтан, — а что тогда сказать о правительственных кругах, обо всех этих женах их превосходительств, которые только о тряпках и умеют рассуждать! Да вот хотя бы на прошлой неделе заговариваю о „Лоэнгрине“ с женой министра народного просвещения. Она мне отвечает: „„Лоэнгрин“? Ах да, это же последнее ревю Фоли-Бержер, говорят, уморительное“[135]. Что вам сказать, мадам, когда слышишь подобные вещи, просто закипаешь. Мне хотелось отвесить ей оплеуху. Характер у меня не ангельский, знаете ли. Вот скажите, сударь, — обращалась она ко мне, — разве я не права?» — «Погодите, — возражала г-жа Котар, — когда вас спрашивают вот так, с ходу, без подготовки, без предупреждения, вполне простительно ответить невпопад. Уж я-то знаю: госпожа Вердюрен иной раз любит нас огорошить». — «Кстати, о госпоже Вердюрен, — спрашивала г-жа Бонтан у г-жи Котар, — вы знаете, кто у нее будет в среду? Ах, вот сейчас я вспомнила, что мы приняли приглашение на будущую среду. Не поужинаете ли с нами в среду в восемь? Вместе бы поехали к госпоже Вердюрен. Я стесняюсь ехать одна, почему-то я всегда побаивалась этой важной дамы». — «А я вам скажу, — отвечала г-жа Котар, — что вас пугает в госпоже Вердюрен: это ее голос. Что поделаешь, не у всех же такой красивый голосок, как у госпожи Сванн. Но покричишь немножко, а там и лед сломан, как говорит Хозяйка. В сущности, она очень приветлива. Но я прекрасно понимаю ваши чувства: впервые оказаться в неизведанном краю не очень-то приятно». — «Вы бы могли поужинать вместе с нами, — говорила г-жа Бонтан г-же Сванн. — А после ужина поехали бы все вместе к Вердюренам — вердюренствовать, и даже если Хозяйка строго на меня посмотрит и больше не позовет, мы у нее будем держаться вместе, втроем, я чувствую, что так будет веселее всего». Но вероятно, это утверждение было не совсем правдиво, потому что г-жа Бонтан тут же спрашивала: «Как вы думаете, кто будет у них в среду в восемь? Что там будет? Надеюсь, не слишком много народу?» — «Я-то наверняка не пойду, — говорила Одетта. — Мы заглянем только в самую последнюю среду. Если вы согласны ждать…» Но, судя по всему, г-жу Бонтан такая отсрочка не прельщала.