Под сенью исполинов

Буров поднял руку внезапно. Шипение внешних динамиков, так называемый белый шум, по-прежнему представляло собой сплошной поток искорёженного звука, в то время как у себя в наушниках инженер что-то расслышал. Неясова застыла бледным изваянием, истово веря в удачу. Она уже знала: вряд ли удастся должным образом прощупать планету, если Буров ничего не найдёт. И ещё знала, что никому не скажет об этом. Молча приступит к поиску других психосерверов. Чем бы ей это ни грозило.

— Вы готовы, если что? — наклонился Александр Александрович. Надо же было ему спросить именно это…

— Да, — без зазрения совести солгала Рената.

Буров что-то беспрестанно подкручивал на панели радиопередатчика, морща лоб. Пальцы, прижимавшие наушник, побелели.

Вдруг он замер, потом повернулся к остальным, и возвестил:

— Есть.

Рената облегчённо выдохнула и чуть не упала с табурета, ухватившись за Александра Александровича.

— Выведи на общий канал.

Буров пошаманил с тумблерами, орудуя одной рукой. Шипение внешних динамиков разбавило что-то ещё. Что-то похожее на… песню?

— Вот ведь… Вы это слышите? — Саныч обратился к Ренате скорее так, машинально. Она покивала, стараясь глядеть только в одну точку. Тоже — машинально.

Буров всё ещё химичил. Как с настройками стоявшего небольшим отдельным блоком эквалайзера, так и с непокорным частотным бегунком, бросаясь рукой то в один конец панели, то в другой. Из динамиков, сквозь стену белого шума и гул, прорвалась еле различимая музыка: рваный гитарный бой. Спустя пару секунд она была уже вполне узнаваемой. Даже очень.

— Что это? — выпучил глаза Александр Александрович.

Буров, сглотнув, снял наушники, будто желая удостовериться, что не он один слышит это. Между тем резкий, хриплый голос отрывисто вскричал:

«…не люблю насилье и бессилье-е, вот только жаль р-распятого Хр-р-риста!».

— Это… это ж…

— Высоцкий, — с наивной простотой договорила Рената.

Мужчины разом уставились на неё, словно она только что, на их глазах голыми руками придушила бурого медведя. Сама же Рената сидела как в полусне, и поэтому вообще не заметила оторопи коллег.

Между тем резкие гитарные аккорды и узнаваемый даже в этом уголке Вселенной хриплый баритон начали пропадать, поглощаемые белым шумом. Вернуть их никто не пытался. Буров отослал Ординатору частотные характеристики, и сел лицом к остальным.

Рената напомнила о себе чисто по-женски: рухнула в обморок. Александр Александрович только и успел, что подхватить голову, предотвратив удар об пол.

Когда её понесли по коридорам в жилые кубрики, навстречу шёл Нечаев.

— Всё хорошо, Ром, — опережая очевидные вопросы, выкрикнул командир. — Просто обморок.

— Иваныч, Вику — бегом! — выкрикнул Нечаев и помог со сползающей с рук Ренатой. Ивану не требовалось повторять — он уже бежал за медиком. Послать сигнал через Ординатора не было возможности — единственный психосервер пребывала в забытие.

Ренату положили на нары, поправили под головой подушку. Но появившаяся следом Вика первым делом убрала её.

— Помогите мне, — она указала, чтобы Ренате приподняли ноги, под которые она подложила обе подушки, включая свою, — Воды. И глюкозу. Сахар или леденцы, — Иван опять скрылся, но на этот раз вместе с Нечаевым.

Тоненькая, маленькая, как деятельный мышонок, Вика совершенно спокойно, будто ничего и не произошло, померяла тактильно пульс и расстегнула верх кителя Ренаты. Когда принесли полный стакан, она набрала в рот воды и сильно прыснула Неясовой в лицо. К этому моменту в кубрик зашли ещё и Трипольский с Павловым.

— А ну! Все на выход! Нужен воздух, не толпитесь, — Виктория встала и принялась худенькими ручками выталкивать коллег в коридор.

Трипольский, вместо того чтобы выйти, отчего-то вдруг сам бесцеремонно отстранил Вику. От неожиданности она так и уселась оторопело на нары. Фарадей же, как ни в чём не бывало, прошёл в конец кубрика, что-то внимательно разглядывая по стенам и потолку. Влез на второй ярус и, под взглядами остальной группы, принялся что-то нащупывать.

Первым из ступора вышел Иванов. Он было попытался сделать Фарадею замечание: мол, нельзя так — девушка же. Но Трипольский только отмахнулся, слезая обратно. Так ничего и не пояснив, он протиснулся через коллег и был таков.

Очнувшейся Ренате дали воды и сладкий леденец, душисто пахнущий тимьяном. Бледная, она слабыми руками взяла стакан, отхлебнула и принялась благодарить Викторию. Нечаев и Подопригора вышли в коридор.

— У меня такое…

— Не у тебя одного, — заверил командир. — Ну, ладно. У тебя что стряслось?

— Милош из изолятора выбиралась.

— Как?!

— Вот чего не сказала, того не сказала. Когда мы оказались на месте, её Ганич заговаривал. Бубнил чего-то ей в темечко, за голову держал. Молился, — последнее слово Роман выплюнул с презрением.