Под сенью исполинов

Человек – а это был человек! – оказался нагим и шевелился странно, как бы разминался что ли, стоя не то полубоком, не то как-то… Роман опять протёр глаза – нервно, отрывисто.

Женщина. Надо же! Она имела короткие тёмно-русые волосы неоформленной копной и чудно держала спину, будто бы горбилась. Можно было подумать, что она хватается за живот от боли, да вот руки её – длинные, прямые и тонкие – висели по бокам как две сломанные ураганным ветром ветки на осеннем дереве.

Роман почти не дышал. Ему никак не удавалось сфокусировать взгляд.

Женщина раскачивалась. Всего миг назад Роман почку выложил бы: Милош – ни дать, ни взять! Но то миг назад. Хаотично двигаясь из стороны в сторону одним корпусом, она вдруг заговорила. Поначалу это скорее было похоже не бульканье и шипение, но спустя пару секунд стали проскакивать отдельные слова.

Нет, всё-таки что-то не то было с его глазами! Женщина начала медленно поворачиваться к непрошенным гостям, а по голым плечам её скользнули вдруг отросшие волосы – пышные, густые, светло-русые…

И она пела. Чёрт подери, она пела! Чуть хрипло поначалу, шёпотом. По-русски…

– What a… fuck?!. – Бёрд привстал.

– Командир?.. – позвал Иванов, напряжённый как взведённая пружина, поигрывая похолодевшими пальцами по тёплой поверхности излучателя.

Но командир не отвечал. Не мог ничего с собой поделать, всё больше немея. Женщина давно уже повернулась к ним лицом, и все видели пугающие метаморфозы, происходившие с ней: руки укорачивались, кожа бледнела, по плечам и основанию шеи проступали еле различимые крапинки веснушек, а волосы, коснувшись увеличившейся груди, вдруг разом завились на кончиках. На перестраивавшемся лице – это было похоже на работу скульптора по глине в ускоренной съёмке – постоянно шевелились, также меняя форму и набирая цвет, губы.

Голос её становился громче, она сделала шаг, затем ещё один.

Роман холодел. К ним приближалась Оля! Его Оля! Нагая, она уже в голос напевала отрывок из довоенного мюзикла, тот самый, что нередко звучал дома: за плитой, у зеркала, в душе…

Первая же пуля вошла Ольге куда-то под челюсть, в область гортани. Роман готов был поклясться, что слышал мерзкий хруст позвонков вперемежку с хлюпаньем устремившейся в пищевод крови. Оцепенение вмешательства обволокло мозг.

Следом грянул второй выстрел, и всё повторилось: взрыв где-то внутри, бесконечно продолжительный миг вакуума, незримой чёрной дыры отчаяния и боли, хаос мыслей и эмоций, и в конце – каток бестелесного уравнителя.

Ольга не упала. Она лишь запрокинула голову и взмахнула руками, как не слишком трезвый задира у ночного бара, схлопотав прямой в нос. Волосы – Роман с ужасом осознавал, что чувствует их запах – взметнулись беспорядочной волной, но тут же легли обратно на бледную кожу, наполовину прикрыв грудь.

В третий раз одновременно с командиром выстрелил Бёрд, и в ту же секунду Ольга резко ускорилась. Руки её болтались плетьми, глаза пустели. Она пела и не замечала входивших в нежное тело пуль.

– Залп!! - над головами возник Иван.

Разинув рот как можно шире, он нажал на спусковой крючок. Вместе с ним снова выстрелил Роман, но звуки – все абсолютно – оказались проглочены. Незримая протоволна, как тот вакуум внутри Романа, вобрала в себя звучание всего, даже извечное писклявое пение тишины она проглотила без остатка.

Как бежало нечто в облике Ольги, так и рухнуло со всего маху ниц, точно налетев ногами на незримую преграду. Не дожидаясь команды, Иван повторно выкрикнул предупреждение и нажал на спусковой крючок.

Роман скривился от боли – сильно зажгло уши.

Исковерканное тело, только что бывшее копией Оли, швырнуло в конец коридора и с глухим хрустом ударило о стену.

Глава 19. Возвращение

На столе, в опасной близости к панели управления, парил чай. Самый настоящий, китайский – молочный улун. Его аромат проникал куда-то внутрь, в душу, и действовал успокаивающе. Не закатывал переживания в бетон, а мягко убаюкивал их пением и увещеваниями, что всё ещё будет хорошо.

Рядом курил Буров. Такого довольного лица Роман не видел со времён присуждения Санычу золотой медали на чемпионате Европы по Реконструктору, в дисциплине «творец». Разве что Саныч ещё тогда многословил бурно, восхваляя шотландского соперника, на его взгляд недооценённого. И раза два исполнил гимн.

Нужно привыкать ничему не удивляться. Просто для того, чтобы было легче жить на Ясной. А жить им, видимо, какое-то время придётся. Обустраивать быт, периодически предпринимая попытки обнаружить или челнок с незадействованными капсулами, или модуль, чтобы вызвать новый, со второго «Герольда».

Табак, заботливо, с известным пиететом ценителя упакованный аккуратно и герметично, а также чай, нашёлся во второй половине колонии. И не где-то на складе, ведь контрабанда – а это контрабанда! – там не хранится, а в жилом кубрике. Кому-то ж взбрело в голову тайно пронести в модуль немалые запасы чая и табака! Как бы подарочек получался. В будущее. Что ж, вполне свойственно довоенному альтруизму.