Читаем Под сетью полностью

В три прыжка я пересек площадку и влетел в кухню. На лестнице уже слышался голос Лефти. Я отворил кухонное окно и выпрыгнул на плоскую крышу. В стеклянной крыше соседнего конторского здания рамы были по-летнему открыты. Я твердыми шагами дошел до одного из таких люков, спустился в него и очутился на пустынной площадке. Минуты через две, сойдя по лестнице, я вышел в переулок, потом вернулся на улицу, перешел на другую сторону; и когда я ленивой походкой проходил по той стороне мимо дома Хьюго, оттуда уже выносили Ренуаров.

20

Марс очень мне обрадовался. Он весь день просидел взаперти. Я накормил его, а остаток мяса завернул в бумагу и завязал. Потом я уложил в чемодан кое-что из одежды. В прихожей меня ждало несколько писем и бандероль, их я, не глядя, тоже сунул в чемодан. Я оставил Дэйву записку - поблагодарил его за гостеприимство, и мы с Марсом вышли из дому.

Мы сели в 88-й автобус. Кондуктор много чего нашел сказать по поводу Марса. Мы уселись наверху, на переднем сиденье, том самом, где я еще так недавно сидел и думал об Анне, а потом вдруг сошел с автобуса и отправился искать ее. И сейчас, когда я, гладя Марса по голове, смотрел сверху на толпы народу, запрудившие Оксфорд-стрит, мне было не весело и не грустно, только немного странно, точно я не совсем настоящий - как человек под стеклянным колпаком. События текут мимо нас, как вот эти толпы, лицо каждого видишь только минуту, самое важное важно не навсегда, а только сейчас. Работа и любовь, погоня за богатством и славой, поиски истины и сама истина - все состоит из мгновений, которые проходят и обращаются в ничто. Но сквозь эти бесчисленные "ничто" мы движемся вперед с той поразительной живучестью, которая создает наши непрочные пристанища в прошедшем и будущем. Так мы живем - как некий дух, витающий над беспрестанной смертью времени, над утраченным смыслом, упущенным мгновением, позабытым лицом, - до тех пор, пока последний удар не положит конец всем нашим мгновениям и не погрузит этот дух обратно в пустоту, из которой он вышел.

Так я размышлял, и мне не хотелось выходить из автобуса. Но когда мы доехали до Оксфорд-Сэркус, я встал и стащил за собой Марса вниз по лесенке. Был час пик. Мы пробрались сквозь толпу и свернули на Ратбоун-Плейс. В Сохо было жарко, пыльно и, как всегда в это время дня, царило унылое и тупое безделье. Люди стояли кучками, дожидаясь, когда откроют пивные. На верхнем этаже играли на рояле. Кто-то подхватил мелодию и, уходя, насвистывал ее. Я пошел по Шарлотт-стрит. Перед глазами у меня все подрагивало и мерцало, быть может, от жары, быть может, от страха. Словно чувствуя за собой погоню, я ускорил шаг.

Голос миссис Тинкхем донесся до меня из клубов табачного дыма. Она, казалось, ждала меня. Впрочем, она ждала меня всегда. Я сел за железный столик.

- Добрый вечер, голубчик, - сказала миссис Тинкхем. - Долго вас не было видно.

- Так уж получилось, - сказал я.

Марс деликатно принюхивался к двум ближайшим кошкам. Они как будто уже свыклись с ним и только грациозно отворачивались и моргали. Они поднимались ярус за ярусом позади миссис Тинкхем, и глаза их поблескивали сквозь дым, как огни вокзала в тумане. Марс растянулся у моих ног.

Я уселся поудобнее.

- Хорошо бы выпить, - сообщил я миссис Тинкхем. - Скоро время открывать.

- Виски с содовой? - Я услышал под прилавком звон стекла, бульканье виски и шипенье содовой. Миссис Тинкхем подала мне стакан, я запрокинул голову и закрыл глаза. Где-то очень далеко чуть слышно бормотало радио, как голос из другого мира. В дверь долетали вечерние звуки Сохо. Марс мягко привалился к моим ногам. Я сделал два глотка; виски пробежало по мне, как ртуть, и я почти физически ощутил дрожь новых возможностей. Я открыл глаза. Миссис Тинкхем смотрела на меня, Под ее рукой на прилавке что-то лежало. Я узнал свой пакет с рукописями. Я протянул руку, и она молча передала его мне.

Я положил пакет на стол. Потом извлек из чемодана пачку писем, которые принес с собой. Я сразу увидел, что одно письмо от Сэди, и отложил его в сторону.

- Можно я прочту свои письма?

- Делайте что хотите, голубчик, - сказала миссис Тинкхем. - А я буду читать дальше. Я как раз дошла до самого интересного места.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Лира Орфея
Лира Орфея

Робертсон Дэвис — крупнейший канадский писатель, мастер сюжетных хитросплетений и загадок, один из лучших рассказчиков англоязычной литературы. Он попадал в шорт-лист Букера, под конец жизни чуть было не получил Нобелевскую премию, но, даже навеки оставшись в числе кандидатов, завоевал статус мирового классика. Его ставшая началом «канадского прорыва» в мировой литературе «Дептфордская трилогия» («Пятый персонаж», «Мантикора», «Мир чудес») уже хорошо известна российскому читателю, а теперь настал черед и «Корнишской трилогии». Открыли ее «Мятежные ангелы», продолжил роман «Что в костях заложено» (дошедший до букеровского короткого списка), а завершает «Лира Орфея».Под руководством Артура Корниша и его прекрасной жены Марии Магдалины Феотоки Фонд Корниша решается на небывало амбициозный проект: завершить неоконченную оперу Э. Т. А. Гофмана «Артур Британский, или Великодушный рогоносец». Великая сила искусства — или заложенных в самом сюжете архетипов — такова, что жизнь Марии, Артура и всех причастных к проекту начинает подражать событиям оперы. А из чистилища за всем этим наблюдает сам Гофман, в свое время написавший: «Лира Орфея открывает двери подземного мира», и наблюдает отнюдь не с праздным интересом…

Геннадий Николаевич Скобликов , Робертсон Дэвис

Проза / Классическая проза / Советская классическая проза
К востоку от Эдема
К востоку от Эдема

Шедевр «позднего» Джона Стейнбека. «Все, что я написал ранее, в известном смысле было лишь подготовкой к созданию этого романа», – говорил писатель о своем произведении.Роман, который вызвал бурю возмущения консервативно настроенных критиков, надолго занял первое место среди национальных бестселлеров и лег в основу классического фильма с Джеймсом Дином в главной роли.Семейная сага…История страстной любви и ненависти, доверия и предательства, ошибок и преступлений…Но прежде всего – история двух сыновей калифорнийца Адама Траска, своеобразных Каина и Авеля. Каждый из них ищет себя в этом мире, но как же разнятся дороги, которые они выбирают…«Ты можешь» – эти слова из библейского апокрифа становятся своеобразным символом романа.Ты можешь – творить зло или добро, стать жертвой или безжалостным хищником.

Джон Стейнбек , Джон Эрнст Стейнбек , О. Сорока

Проза / Зарубежная классическая проза / Классическая проза / Зарубежная классика / Классическая литература