Под щитом красоты

Пишущий эти строки давно вынашивает мечту каким-нибудь образом подвигнуть музей истории более или менее современной литературы «ХХ век», пока еще не совсем поздно, приняться за собирание литературного фольклора. Ибо легенды, слухи и даже сплетни являются чрезвычайно важной компонентой литературной жизни и даже в какой-то степени стимулом творчества. Не менее важными элементами литературного мира служат колоритные персонажи, которые своими произведениями едва ли обратят на себя внимание историков, но без которых литературная жизнь была бы гораздо более тусклой.

«Горящий рукав» Валерия Попова я положил бы в основу этого культурного проекта, если слово «проект» способно придать мечте солидность. Однако помимо культурной ценности книга Попова обладает и ценностью, я бы сказал, психотерапевтической. Он с предельной убедительностью демонстрирует нам, что каждый живет в том мире, который сам сумеет собрать – собрать из людей, событий, воспоминаний, слов… Главное, слов! На протяжении вольнотекущей книги автор не раз возвращается к своей излюбленной мысли, что метким словцом можно защититься едва ли не от любой потери. Вот, например, его отец, крупный ученый-селекционер, при переезде теряет с воза стул – «ничего, он на четырех ногах – догонит».

Урок на всю жизнь! Однако оружие это обоюдоострое – слово фальшивое, фальшивая интонация ранят изощренный слух знатока гораздо мучительнее, чем туповатый слух невежды.

Обычная, но оттого не менее горькая подростковая драма – папа с мамой разъезжаются. И мама вдруг начинает писать компенсаторные рассказы: «Женщина средних лет с умным волевым лицом сидела за столом и что-то писала. Вдруг в круг света, очерченный абажуром настольной лампы, решительно вошла девочка с круглым лицом и пытливыми глазами. “Я не понимаю, мама, – взволнованно заговорила она. – Как может человек ради своих удобств оставить свою семью, бросить детей?”» Это пытка лишь для тонкого уха.

Да и отец, которого мальчик навещает в какой-то нелепой Суйде, от смущения тоже изображает бодрый советский фильм… Но кто не обманул – выступивший из тьмы белый гусь, из клюва которого шел пар. И будущий писатель безошибочно понял: «Запоминай! Это драгоценность!»

Дар художника может обратить в драгоценность каждую глупость, каждую неудачу. Мальчик из хорошей семьи, желая подладиться к приблатненным одноклассникам, просит закурить, и малолетний паханок, оказывая эту любезность, незаметно поджигает ему рукав. И тем самым дарит название будущей книги!

Этим от Адама до наших дней и занимается литература – ужасное и безобразное превращает в забавное или трагическое, то есть прекрасное. Автору «Горящего рукава», правда, ближе первый метод – нагнетание трагизма представляется ему чем-то искусственным, однако люди ничего без пользы для себя нагнетать не будут: трагедия тоже способ примирения с миром. Да, мир ужасен, соглашается трагедия, чтобы тут же воскликнуть: но мы-то до чего прекрасны!

Конечно, в искусстве главное – красота, преображение унылого и жуткого в смешное и восхитительное. Но пресловутое «содержание» иногда и само по себе чего-то стоит. В «Горящем рукаве» даже и документальную ценность представляет яркий отпечаток бурной эпохи, называемой «шестидесятыми». Попов – один из активнейших ее участников, увидевший ее изнутри и ее передавший вовне.

Он разворачивает перед нами роскошную галерею то более, то менее знаменитых питерских писателей и поэтов и о каждом задумывается, какими средствами тот защищается сам и чем очаровывает других. И приходит к выводу, что одного литературного таланта, как правило, недостаточно для успеха – нужны и еще какие-то социальные дарования. У Марамзина был избыток напора и недостаток терпения, Вольфу, наоборот, недоставало напора – он умел слишком уютно уживаться в собственном прелестном мирке (что-то подобное можно сказать и об Уфлянде). Горышин чересчур желал быть матерым мужиком от суглинка…

Однако лучше перейти к удачникам. Битов безошибочно вычислил: «Надо строить не только буквы, но и людей!» В каждой новой его вещи «все четче и безжалостней обозначена группа людей, которая обязана застонать от счастья. «Числишь себя интеллигентом? Читай!» Довлатов – умел заставить всех говорить о его экстравагантностях и тем самым превращать в своих литагентов. Бродский – «мучительная стеснительность, переходящая в высокомерие и дерзость, уже тогда начал четко устраивать свою судьбу»; «в багрец и золото одетая лиса» – не в поэзии, разумеется, в социальном мире.

Попов при этом никого не осуждает, лукавством своих персонажей он иногда просто любуется. Единственное, чего он не прощает – напыщенности, дутого пафоса.

Судя по «Рукаву», кажется, только успех Кушнера был достигнут без дополнительных средств социального внушения: «Душа, которая летит к нам на крыльях рифмы, вот что интересней всего. И если эта душа щедра, широка, нежна – поэта полюбят все, не только специалисты по поэзии».