Читаем Под щитом красоты полностью

Реальность отрезвила героя-хранителя довольно скоро. Он убедился, как мало он представлял новых студентов, приезжающих в университет на роскошных автомобилях неизвестных ему марок. В первый же день герой выделил двух молодых людей, соперничающих за внимание девушки с эпатажной надписью на футболке «Испорчу жизнь». Их запутанные отношения тоже становятся одной из сквозных линий сюжета. Постепенно герою открывается, что соперничество тут не просто любовное – за молодыми людьми стоят их семьи, связанные деловой конкуренцией. Сюжет все больше начинает напоминать криминальную историю: тут и попытка похищения, и подброшенные наркотики, и вторжение неизвестных в дом, и текст, похищенный из компьютера. Интрига становится все увлекательней, оставаясь загадочной буквально до самого конца. Лишь тогда становится понятной вторая часть названия: «Заглавие в конце», как и основная: «Джокер». Эпиграф заранее предупреждает: Фактор джокера не позволяет заранее предсказать развитие.

Что джокер – это карта, которая по желанию игрока может стать любой другой, повествователю было известно и раньше. Новым для него оказалось употребление этого термина в современной информатике. Когда в системе возникает неопределенность, джокер неожиданным появлением может ее выправить, объясняет ему один из студентов, Пашкин. Джокера можно выявить где угодно: в политике, в общественной жизни, в искусстве, в бизнесе, которым кое-кто из студентов занимается без отрыва от учебы – джокер вступает в игру там, где нужны нестандартные решения, нестандартные уровни. «Кто-то должен их задавать, а значит, не обойтись без иерархии. Если угодно, аристократии», – декларирует Пашкин.

При слове «аристократия» я снова слегка вздрогнул: необходимость новой аристократии тоже постоянная тема моей публицистики, – см., например, «Аристократия и национальная идея» Октябрь», № 8, 2007). Но по-настоящему я изумился, когда в мощном харитоновском романе «Увидеть больше» некая говорящая голова на экране заговорила буквально моими словами: «Вся наша жизнь, личная и общественная, вся человеческая культура, история, строится на индивидуальных и коллективных фантомах, грезах, иллюзиях. Когда мы говорим о конфликте между реальностью и иллюзиями, это, как ни смешно, уже иллюзия. Реален лишь конфликт между разными иллюзиями. Нации, государства порождаются системами коллективных иллюзий, они исчезают, когда система распадается, рушится. Великий некогда Рим погубили не нашествия варваров, пришельцы прекрасно вписывались в могучую империю, становились ее гражданами, даже правителями. Рим погубила всего лишь другая религия, новая система иллюзий, мечтаний, грез». Однако роман этот требует отдельного серьезнейшего разговора (говорю же, что Харитонову нужен свой Шестов), а мне дай бог как-то обрисовать «Джокера».

Пересказать хотя бы его сюжет трудно еще и потому, что пришлось бы заранее выдать читателю развязку, что по отношению к повествованию, выстроенному как детективная история, делать особенно непозволительно. А начинается приключение с того, что к герою-преподавателю приходит для пересдачи зачета на дом один из отмеченных им молодых людей, рыжий Тольц, прикрывающий нос и рот окровавленным платком, а на его лбу и скуле наливается цветом обширная ссадина. «Упал, ударился? С кем-то подрался? Мычал сквозь платок нечленораздельно. Пришлось провести его в ванную, направляя, придерживая за плечо, – беднягу пошатывало». Выясняется, однако, что студент по пути к профессору разбился на машине, – не наркотиком ли накачался? Это подозрение держится до самого конца. Рассказчик отвлекается на другие темы: о семейной жизни, о жене, о деревне, в которой он однажды побывал вместе с ней, о евреях-родителях, время от времени возвращается к истории с проваленным зачетом (Тольц продолжает дремать в соседней комнате). Пока еще неясно, почему студент на зачет опоздал. Реферат, который он тогда принес, оказался, как можно подозревать, списанным. Но преподавателю и это не помешало бы поставить студенту зачет, если бы тот не прошелся критически о его костюме, несовременном с точки зрения молодых людей. Преподавателю хотелось бы достойнее выглядеть перед девушкой, к которой он не совсем безразличен. Сама девушка, Лиана, тоже довольно загадочна. Опоздавший на зачет Тольц появляется в аудитории, когда она уже собирается уходить. «Лиана, поравнявшись с ним, вдруг пихнула юношу локтем в живот, больно, рыжий даже согнулся. Я сам невольно вздрогнул от неожиданности. Это что, у них такая манера здороваться? Или какие-то неизвестные мне счеты?»

Перейти на страницу:

Все книги серии Филологический нон-фикшн

Похожие книги

Время, вперед!
Время, вперед!

Слова Маяковского «Время, вперед!» лучше любых политических лозунгов характеризуют атмосферу, в которой возникала советская культурная политика. Настоящее издание стремится заявить особую предметную и методологическую перспективу изучения советской культурной истории. Советское общество рассматривается как пространство радикального проектирования и экспериментирования в области культурной политики, которая была отнюдь не однородна, часто разнонаправленна, а иногда – хаотична и противоречива. Это уникальный исторический пример государственной управленческой интервенции в область культуры.Авторы попытались оценить социальную жизнеспособность институтов, сформировавшихся в нашем обществе как благодаря, так и вопреки советской культурной политике, равно как и последствия слома и упадка некоторых из них.Книга адресована широкому кругу читателей – культурологам, социологам, политологам, историкам и всем интересующимся советской историей и советской культурой.

Валентин Петрович Катаев , Коллектив авторов

Культурология / Советская классическая проза
Адепт Бурдье на Кавказе: Эскизы к биографии в миросистемной перспективе
Адепт Бурдье на Кавказе: Эскизы к биографии в миросистемной перспективе

«Тысячелетие спустя после арабского географа X в. Аль-Масуци, обескураженно назвавшего Кавказ "Горой языков" эксперты самого различного профиля все еще пытаются сосчитать и понять экзотическое разнообразие региона. В отличие от них, Дерлугьян — сам уроженец региона, работающий ныне в Америке, — преодолевает экзотизацию и последовательно вписывает Кавказ в мировой контекст. Аналитически точно используя взятые у Бурдье довольно широкие категории социального капитала и субпролетариата, он показывает, как именно взрывался демографический коктейль местной оппозиционной интеллигенции и необразованной активной молодежи, оставшейся вне системы, как рушилась власть советского Левиафана».

Георгий Дерлугьян

Культурология / История / Политика / Философия / Образование и наука