Под синим солнцем

Новенькая. Но как это возможно? Я молчу и почти не смотрю на неё, и она уходит. Гордо подёрнутая головка на хрупкой шее в такт раскачивает собранными в хвост волосами. Под глазами, ускользающими то и дело от прямого контакта, стойкие мешки от скопившегося недосыпа; из косметики только тушь, застывшие в фарфоре губы слегка напряжены и как бы подтянуты, что сообщает об избыточной мыслительной активности – каждый свой шаг она будто пытается просчитать наперёд, оценить возможные последствия от действия и, кажется, тут же жалеет о подуманном. Выражение такое серьёзное, будто это невозможно – добиться он неё настоящей улыбки, лишь брови, слегка удивлённые и добродушные, препятствуют цельности сурового образа. И всё же она заставляет себя расплываться в, каждый раз, когда подливает мне фильтрованный кофе. У неё совсем не получается по-настоящему выражать удовольствие от процесса, либо же она не пытается скрыть свою неприязнь. Теряется, находится и снова теряется. Что она здесь забыла? Она же совершенно случайный человек. Так быть не должно – надо её спасти. Но как?

В мельчайших подробностях с этого ракурса мир начинает казаться слоёным тестом, и хоть наплыва особо положительных чувств это не вызывает, зато знатно красит моё времяпрепровождение. В таком состоянии я могу сконцентрироваться на исследовании стола, за которым сижу, полностью погрузиться в созерцание хлебных крошек и брызг кетчупа, оставшихся ещё со вчерашнего вечера: вряд ли здесь кто-то побывал до меня сегодня. От безысходности я принимаюсь восстанавливать причинно-следственную связь, примечаю на поверхности стола несколько колотых ран, превращающих кетчуп в кровь.

– По карточке или наличными?

– По карте, – сказал, сделав акцент на телефоне в руке.

С улицы веяло прохладной сыростью; насколько бы точно эта отчётливая жжёная примесь в кофейном духе ни вписывалась в моё состояние, самое время было бежать – набросил пальто, напоследок оставил чаевые (через приложение), раскланялся, и всё, точка, ничего такого, не кусал Надежду за незакрытые бледные ноги, не швырял деньги. Домой, побыстрее оказаться дома.

2 the gridiron

И здесь человек отступил и убежал. И звери съели его. Это не было насилием, Он годился в пищу для омерзительного пира.

Антонен Арто. Покончить с божьим судом

Сковывающий страх не покидал девушку, не давал вздохнуть полной грудью: зачем взяла деньги? Теперь внутри всё застыло, будто в предвкушении приближающейся катастрофы; от рук не отвязывается дрожь; попыталась наметить принадлежность предметов по отношению к себе и себя по отношению к предметам: кружки разных мастей, шкафчики, кофейный рожок, кассовый аппарат, джиггер – всё это она видела будто впервые, вдруг звякнула микроволновка… чёрт… забыла совсем о круассане для престарелого мудака, надо же, и такое бывает, что с возрастом прибавляешь не мудрости, а пороков, и сразу налицо все мерзости, ай, обожглась, круассан совсем плох, надо бы погреть новый, да хрен с ним, заслужил, пусть подавится.

А тот парень: у неё не получалось восстановить его внешность; как бы она ни старалась мысленно свести отдельные детали в одно, попытки были обречены на провал. Неочевидная асимметрия лица: один глаз был печальным и никак не подходил другому – нерасторопному, с лёгким налётом гордыни; ни вместе, ни по отдельности они не желали накладываться на каркас скул, тут же болтался абсолютно посторонний нос, отвлечёшься на секунду – и всё рассыпалось. И в то же время до происшествия она заключала о привлекательности: «С таким бы сходила попить кофе», да вот незадача – для этого ей не нужно никуда идти, она ведь сама варит кофе – столько, сколько душе угодно, лишь этим и занимается…

Вообще-то, лица Надя обычно фиксировала очень даже неплохо, здесь сказывалось её кратковременное (очередное) увлечение техникой фотокомбинированных портретов. Похожее на теперешнее чувство она испытывала, когда тренировки ради придумывала внешность на ходу: тысячи вариантов надбровных дуг, носов, подбородков под разными углами в разном свете роились под остриём карандаша, рука, не следуя за мысленным прототипом, решала сама в последнее мгновение, какую линию провести, – чаще всего в итоге рождалась комбинация, не поддающаяся анатомической логике.