Под синим солнцем

Нас не поймут, как не понимаем мы забытые культы Танит и Молоха, самооскопление во имя Иштар и даже несообразность жертвы Христа – certum est, quia impossibile. Поспорят об экономике, об экологии и в конце концов заключат незатейливо, что падение наше вполне заслуженно. Ничего оригинальнее из данной ситуации всё равно не выжать. Какие-то предпосылки, причинно-следственные связи, логические умозаключения суть лишь те же обескровленные слова, можно повторить хоть тысячу раз кряду, всё равно не удастся повернуть время вспять.

«Как оптимистично! Нас некому будет вспомнить!»

Есть люди, что несут на плечах несчастьем переполненные вёдра, машут коромыслом и растряхивают во все стороны бремя своё, получается немного, но это честная работа, к тому же много и не поместится, ведь вёдра размером с кружку, а то и с напёрсток, а с другой стороны, всякая незадачливая капля сразу же наполняет до краёв их истеричное существование. И это всё мы. Вслух фиксируем демаркационную линию между собой и окружающим нас безобразием, чтобы, не дай бог, не спутать, не взять на себя излишек ответственности.

Так они и скажут. Но… главное им всё равно не раскроется.

В просторном зале библиотеки с огромными белыми шторами я тайком прикасался к тебе за чтением «Игры в классики», как бы ненароком опуская руку на колено, затем плавно ступал указательным и средним пальцами по бедру всё выше и выше. Никто этого не увидит спустя сотню лет, никто не услышит тех косноязычных глупостей, что шепчутся в таких случаях на ухо, а без этих деталей библиотека никогда не сможет стать законченной и ожить, какое бы качество ей ни вменили. Именно эту лишённую лоска библиотеку я укутываю заботой, именно ту самую тропинку в зарослях акации и дырявый мост я щепетильно реставрирую.

А ты, ты стала самой тьмой, потенциальной опасностью, притаившейся за каждым деревом, комбинацией всех пугающих и непонятных человеческому уху шорохов ночного леса. Ты могла быть съедена и испытывала страх, равно как могла с коротким рыком впиться клыками в плоть священной жертвы. Ты – за спиной, и ты – сама спина, ты отказ от человечности, от этой нелепой сети тупиковых тропок в бесконечной, лишь природе понятной чаще. Ты делаешь вид, что меня тут нет, несмотря на показательно громкое дыхание, пока бытие очерчивает наш контур снаружи, а сущее наполняет изнутри. В конце останемся только мы – мы как текст, и даже переплетение рук, пишущих судьбу друг друга, расплетётся – истлеют.