Под солнцем и богом

Оно вынырнуло из молодости, столь далекой от дня нынешнего и его самого, на четверть века «одубевшего». Из поры, которую он выбрил из памяти, словно пушок малодушия, питаясь, как хищник, свежатиной и не задумываясь, что человеком зовется скорее номинально.

В его юные годы песню «Кохана»[14] распевала вся страна. Хотя многие слова в ней лишь смутно угадывались, но в синтезе с мелодией вздымали целый мир. Еще раз улыбнувшись, Иоганн пропел про себя строку, неясно как всплывшую в его пошедшей струпьями душе: «Кохана, твiй кришталевий свiт, кохана…[15]»

Все юноши его поколения и он, не исключение, восхищались этой песней, которая будто стелила жирный чернозем с набухающими розовыми бутончиками, необоримо, хоть и неосознанно, манящими к себе. Но это было так давно и столь затопталось на большой дороге живодерства, что улыбку на устах Иоганна можно было отнести разве за счет сдвига коры какого-то там мозга…

Так или иначе целиком переключиться на задание у Иоганна не получалось. «Кохана» перенесла его в битком набитый зал, где аудитория неистовствовала, требуя повторить песню на бис. На сцену с букетом выскочила простоволосая, дивной красоты девушка – в трепетной надежде соприкоснуться с идолом, вручив ему цветы. Маэстро между тем запропастился. И все, что ей оставалось, вернуться ни с чем обратно. Но в том секторе – не спустишься, ступенек нет. Расстроившись вконец, она не знала ни куда себя деть, ни цветы, стоившие зимой баснословно дорого. Идти же через всю сцену под взглядами недоброжелательниц – мол, что, фифа, покрасоваться захотелось – девушка не решалась. Нервно переминалась с ноги на ногу, ожидая непонятно чего или кого. Из зала даже кто-то крикнул: «Не маячь, тащи его на сцену, из-за кулис!», сопроводив призыв хамоватым свистом.

Вдруг у сцены вырос невзрачный брюнет, протянувший девушке руки. Почти не колеблясь, девушка устремилась к нему навстречу, подставила подмышки.

«Герои являются без анонсов, но всегда в самый раз», – подумала мужская половина зала, да и женская тоже.

Приземляясь, девушка уронила букет, и цветы разлетелись в разные стороны. Брюнет собрал цветы и вручил их девушке, подчеркнуто галантно, будто от самого себя. Зардевшись от признательности – то ли за приземление, то ли за цветы – простоволосая красотка в считанные мгновения буквально растворилась в новоиспеченном кавалере. Тот же, не долго думая, легким прикосновением ладони к плечу пригласил девулю на выход.

Когда кумир наконец вернулся под юпитеры, то опешил. Зал по-прежнему ломится от зрителей, но аудитория словно исчезла, устремив взоры ко входу. Некоторые даже отталкивают близстоящих. Лишь запев снова, он увидел, что часть публики поворачивается. Кто на звук, а кто – с гримасой раздражения, когда отвлекают от чего-то необыкновенно важного.

Блицем ловкости повенчанная пара всего этого не видела, двигаясь в вестибюле к гардеробной. Брюнет увлеченно о чем-то рассказывал, жестикулируя, а прихваченная им дива внимала каждому слову.

– Ты проскочил поворот, – прошипел Иоганн.

От неожиданности, а точнее, спертого тона Франк резко затормозил, хотя можно было, сбавив скорость, преспокойно развернуться.

Глава 9

– Тащи его сам, Эрвин, баста! – прохрипел Юрген, хватаясь за провод, три дня как скрепивший группу по воле поводыря.

Сплотив погорельцев, шнур-связка стал приносить ощутимый довесок к покрываемому за сутки километражу. Понукать или искать застрявших Эрвину уже больше не доводилось.

Подопечные остановились, жадно хватая воздух, который обжигал трахею, но в легкие, им казалось, не проникал.

Эрвин освободился от крепежа и пошел обратно – навстречу к группе и Юргену, замыкавшему их скорбный марш. При этом смотрел себе под ноги, в полном безразличии, что там произошло.

Между тем надрывный крик Юргена, массажиста из Дюссельдорфа и самого выносливого участника группы, не застал вожака врасплох. Проблема едва волочившего ноги Дитера еще вчера обратилась в жестокую, неумолимую данность, и всей группе стало ясно, что профессора не сегодня-завтра бросят посреди пустыни подыхать. Та же участь ждет и остальных, с той или иной отсрочкой… Вопрос лишь времени, чей лимит, не будь Эрвина, они давно исчерпали. О том, что он увел их от потерпевшего аварию самолета, почему-то уже никто не вспоминал…

Запас орешков и печенья почти иссяк, воды оставалось дня на три-четыре. Утром они лишь позавтракали, узнав от Эрвина: на обед и ужин не рассчитывайте. На вопросы, сколько провианта в его в мешке, поводырь отмалчивался. Но даже в его лике, редко что говорящем, прочитывалось: жалкие крохи.

После сегодняшней сделки Эрвина, уступившего Юргену свой завтрак в обмен на поддержку Дитеру, все следили за каждым движением поводыря, полагая, что загадочный жест командора – подвох. Правда, какой – бедолаги взять в толк не могли.

При этом группу по-настоящему тревожило иное: почему поводырь их до сих пор не бросил, отобрав остатки воды? Ведь он, исполин, подавил бы любое сопротивление играючи.