Под солнцем Севера

Коравги убежден, что белка погибла бы к концу зимы, если бы не обладала сделанными ею запасами корма. Найти Их в лесу, под сугробами снега, не так-то легко, но благодаря своему изумительному чутью она улавливает, где лежит разнообразный корм, заготовленный впрок. Начиная зимовку, белка в первую очередь съедает запасы в отдаленных кладовушках, а позднее, в середине зимы, добирается идо ближайших к гнезду тайников. Теперь она питается семенами хвойных пород. Ее привлекает и шишка-падалица кедровника, и даурской лиственницы. Такие шишки могут лежать на земле не один год и все-таки остаются основной пищей зверька.

Охотятся на белку тут «на подслух». В этой зоне восточносибирского антициклона, с его «отрогами» в низовьях Омолона, зимой стоит безветренная погода. Тихим днем осторожно идет охотник, стараясь услышать характерное беличье «фррр», когда зверек стремительно взбирается по стволу на вершину дерева. Возможен промысел и «на узерку»: на голых ветвях лиственницы добыча хорошо заметна.

Вдруг невдалеке затосковала кукушка, и вскоре мне удалось нацелить на нее бинокль. Она сидела на вершине дерева так, что превосходно различался ее белесый низ с черноватыми поперечными волнистыми полосками. Вы-тянув шею и пригнув голову, она полураскрыла крылья и, то поднимая, то опуская темно-серый хвост с широко распущенными веером перьями, пела свое «ку-ку». Призыв самца был вскоре услышан. С южной стороны раздался глухой крик, похожий на приглушенный хохот, — это отвечала прилетевшая кукушка-самка.

Если мы слышим кукование сегодня, — это значит, самец прилетел сюда три-четыре дня назад: куковать он начинает не сразу. Возможно, что, прилетая в родной край, он осматривается, молча выбирая именно те лесные места, где он вывелся и вырос, а затем расстался с ними прошлой осенью и в полном одиночестве улетел на зимовку за многие тысячи километров. Залет кукушки в этот отдаленный край еще раз подтверждал, что на северо-востоке Азии она расселяется почти до крайнего предела лесов.

Теплый весенний дождик окропил землю и утих. После него на ветках березки повисли большие водяные капли, похожие на вербные сережки, — вербешки.

Воздух был насыщен тонким ароматом лиственницы. Вызывает удивление ее жизнь. Почва еще остается промерзлой, корни скованы» льдом и не могут впитать минеральных соков. Дерево живет, расходуя соки, накопленные с прошлой осени в клетках ствола. Они возродили лиственницу, нарушив ее зимнее оцепенение, и дадут ей возможность продержаться до поры, когда в талой почве начнет свою работу корневая система.

Повсюду раздавались азартные голоса птиц, сопровождаемые токовыми взлетами. Белые куропатки-петушки дрались со своими соперниками за жизнь, за право размножения. Самки, до сих пор почти не замечавшие их и перелетавшие с места на место, теперь изменили свое поведение.

*

Наконец перед нами возникли верховья реки Филипповой[6]. В тихой заводи беспечно плавала пара куликов-галстучников. Эти буровато окрашенные птицы хотя и малорослы (величиной с жаворонка), но у них можно легко различить белое оперение горла с черной полоской поперек зоба и даже увидеть оранжево-желтое основание короткого клюва.

Теплый ветер поднимал цветочную пыльцу и оплодотворял ею другие растения. Пыльца настолько закрывала поверхность воды в заводи, что прибрежные кусты и — травы в ней не отражались.

Впереди различались Филипповы горы. Водоразделы еще не освободились от снега. На потемневшем южном косогоре зацвел альпийский арктоус (толокнянка) — мелкий кустарничек с распростертыми по земле веточками. Одновременно с раскрытием беловато-зеленоватых цветков у него из почек показывались молодые листочки. Буроватые скопления тощей березки с ее первыми ярко-зелеными крошечными листочками перемежались осоками, злаками и иными травами.

Быстрый ручеек, впадавший в. Филипповку, проточил ход среди замшелых каменных россыпей и с шумом стекал в реку искрящимся на солнце водопадом. Словно на часах, у подножия водопада стояла малорослая лиственница, обросшая черным бородатым лишайником. От избыточного увлажнения тут образовалось болото.

В долине реки нас окутала густая туча комаров. Они мельтешились в воздухе, лезли в глаза, нос, уши людям и оленям. Коравги и Егор защищались от неприятного гнуса, надев на головы платки: шея была закрыта, а по лицу они изредка спокойно проводили ладонью. Комаров настолько много, что переворачиваемая страница записной книжки прикрывала и одного-двух комаров. Засушенные, они надолго остались на память, как своеобразный чукотский «автограф».

Комарами питается здесь серенькая пеночка-весничка и выкармливает ими своих птенцов. Впрочем, она не пренебрегает и иными насекомыми.