Под солнцем Тосканы

У меня большое желание пригласить позвонившую женщину в гости. Её стремление сближает её со мной настолько, что мы могли бы тут же подружиться и разговаривать допоздна. Но я скоро уезжаю. Пока я разговариваю с ней, сидящей в своём многоэтажном офисе, над крепостью Медичи поднимается полумесяц. Я вижу, что Эд там, наверху, сделал для меня скамейку под дубом: прибил доску к двум пням. Я люблю пройтись зигзагами вверх по террасам и посидеть там поздним вечером, когда долина подсвечена позолотой заходящего солнца и между длинными хребтами ложатся тёмные тени. Я никогда не была хиппи, но я спрашиваю свою собеседницу, слышала ли она когда-нибудь их старый лозунг «Лови свой кайф».

— Да, — отвечает женщина. — Я была на Вудстоке двадцать пять лет назад. Но сейчас я улаживаю трудовые споры для транснациональной многопрофильной корпорации. Я не уверена, что в их лозунге есть смысл.

— Ну, а есть ощущение перехода в сферу большей свободы? Я-то получаю невероятное удовольствие от жизни здесь. — Я не упоминаю о солнце, не рассказываю, что когда я в Сан-Франциско представляю себя тут, то всегда вижу Брамасоль залитым солнечным светом; я теперь чувствую себя пронизанной солнцем. Солнце Тосканы прогрело меня до мозга костей. Фланнери О’Коннор говорила о погоне за радостями жизни «сжав зубы». Дома мне иногда приходится это делать, но здесь радость моей жизни совершенно естественна. Дни выстраиваются один за другим так же легко, как мальчик со звенящей чашей весов в руках легко уравновешивает толстую дыню и ржавые железные диски.

Я жду, и женщина рассказывает мне, что приобрела обшитый досками дом и собственный глубоководный пирс.

Я вижу, как её голубой велосипед прислонен к сосне, как вьюнок пурпурный оплетает перила крыльца.

Плачидо вышел с дочерью со своего участка и идёт на поле. Смелая девушка! На её запястье сидит сокол. Её длинные кудри развеваются. Вероятно, я буду видеть это во сне долгими зимними ночами. Возможно, сокол прилетит ко мне в кошмаре. А может быть, я со всем этим справлюсь. Так много всего надо везти домой в конце лета. Стихотворение «Ночь» Чезаре Павезе заканчивается так:

Иногда она возвращается
в неподвижном спокойствии дня, та память
о прожитом, такая захватывающая
и поглощающая в слепящем свете.

Зелёное масло

— Сегодня собирать не советую — воздух очень влажный. — Марко видит, что мы берёмся за корзины для сбора оливок. — И луна не та. Подождите до среды.

Он навешивает двери — две створки из древесины каштана (он их проолифил и отреставрировал) — и новые двери, совершенно не отличимые от подлинных (он изготовил их за осень, в наше отсутствие). Они заменят те пустотелые щитовые двери, которые в пятидесятые годы предпочёл тогдашний великий преобразователь Брамасоля.

Мы уже опоздали собирать урожай оливок. Все предприятия с прессами для отжима масла закрываются перед Рождеством, а мы приехали, имея в запасе всего неделю. За окном серая изморось скрывает яркую зелень травы, бурно разросшейся под ноябрьскими дождями. Я прикладываю руку к оконному стеклу — холодно. Марко, конечно же, прав. Ну, соберём мы их сегодня, так мокрые оливки покроются плесенью, если их не обработать и не отвезти на пресс. Мы берём свои корзины из лозы с лямкой вокруг пояса — такие удобные для сбора оливок с ветки — и синие мешки, в которые будем ссыпать оливки, берём алюминиевую лестницу, надеваем резиновые сапоги. У нас ещё не установились биоритмы после перелёта через несколько часовых поясов, мы ещё не в себе, но встали рано — Марко пришёл в семь тридцать, едва рассвело. Он советует нам пока пойти и договориться насчёт пресса; может быть, попозже туман рассеется. А на солнце оливки быстро высохнут.

— А луна? — спрашиваю я.

Марко только плечами пожимает. Я понимаю: он сейчас не стал бы собирать.