В камере холодина, пара тусклых лампочек дает ровно столько света, чтобы видеть свои руки. Сидя на корточках, засунув голову под полку с мясным ассорти, я спиной чувствую, что Дэнни стоит сзади, но делаю вид, что не замечаю.
— У меня тут проблема, не поможешь? — спрашивает он.
Я поворачиваю к нему голову и — силы небесные, пусть это окажется всего лишь ночным кошмаром! — утыкаюсь взглядом в толстый, лиловый, твердый член.
— Так
— Как насчет того, чтобы разогреть мой? — сипит мерзавец прямо мне в ухо. Он опирается на металлический стеллаж позади меня, так что моя голова оказывается между его рук. — Сама вчера сказала: если захочешь чего-нибудь попробовать… — Изо рта у него воняет пивным перегаром и какой-то химической дрянью.
— Ха, Дэнни. Польщена, — ухмыляюсь я и, резко подавшись вперед, изо всех сил бью коленом ему по яйцам. Это причиняет мне не меньше боли, чем ему, и мы оба орем.
Дэнни стонет, сложившись пополам. Его скулеж тонет в громогласном окрике с порога:
— Без меня веселитесь? Нечестно, ребята!
Ничего не подозревающий Рэй, что-то насвистывая, направляется к ведру с петрушкой. Дэнни падает на колени, у него внезапно возник острый интерес к лимонам в нижнем ящике. Я же, отыскав наконец перец, добавляю его к куче овощей и удаляюсь прихрамывая, но делая вид, что ничего не произошло.
— Хочу картошки с тем классным коктейлем. Сделаешь? — кричит мне вдогонку Рэй.
На кухне меня встречает Ноэль со словами:
— Нужно поговорить.
Я еще даже не начинала готовить рабочее место, но разве ему возразишь? Хозяин-то здесь он. Ноэль усаживает меня, кладет на стол перед собой блокнот и приподнимает бровь — эта его привычка давно меня бесит.
— В последнее время я чувствую некоторое напряжение между нами, — начинает он с укором во взгляде.
Напряжение. Некоторое. Звание «Фарисей года» тебе обеспечено.
Меня так и подмывает сделать умное лицо и удивиться: «Неужели?»
Нет, лучше прикусить язык. Ясно как божий день, Ноэль завел этот разговор потому, что мечтает меня уволить, но боится, что я его засужу за дискриминацию по половому признаку. Помощница нашего главного пекаря бросается заполнять исковые формы, стоит только парням свистнуть ей вслед или промурлыкать любимую песенку:
— Понимаешь, о чем речь?
— Примерно.
Я придерживаюсь выжидательной тактики, а пока длится пауза, составляю мысленный список его недостатков: редеющие на макушке волосы, перебор с гелем, заметное пузцо, которое непременно в будущем дорастет до жирного брюха, одутловатая, самодовольная физиономия.
Черт возьми, сам же позвал, сколько можно ходить вокруг да около?
— Мне кажется, ты… гм… ставишь под сомнение мою власть.
— Я переживаю, что меня лишают шанса на профессиональный рост. Если это значит ставить под сомнение вашу власть, то вы правы.
— Ты не готова для соте.
Вот когда ты убедишься, что, несмотря на внешнюю грубоватость, я могу быть хрупким цветочком. Я не ору: «Да как ты смеешь, фарисей чертов! Сам-то ты готов для соте?! Ты держишь меня в черном теле только потому, что тебе приятно издеваться над моей мечтой!» Нет, я не произношу ничего подобного. Просто сижу, вконец ошарашенная, и молчу. Иногда это срабатывает. Есть такой психологический прием. А может, я за деревьями леса не вижу? Может, меня в самом деле никто не унижает, не тормозит, не ставит мне палки в колеса? Не знаю, что отвечать. Он что, серьезно? Я действительно
— Я чего-то не умею? — интересуюсь наконец как можно дипломатичнее.
Мне нужны конкретные факты, но в ответ я слышу только:
— Кое с чем определенно не справляешься, и это сказывается на работе всей кухни.
Заглядывает Бенни, спрашивает, не хотим ли мы чего-нибудь выпить. Ноэль просит принести воды.
Обвинять меня в падении морального духа всей кухни, когда всем ясно, что проблема кроется в О’Шонесси? Ну уж нет, этого я не потерплю.
— Если кто-то и подрывает мораль, — я делаю шаг к пропасти, — так это новенький.
Глаза Ноэля мечут молнии, он стискивает губы, как будто не может решить, вцепиться мне в горло или долбануть кулаком по столу.
—