Сириус, я бы даже подумать не мог, что он жив, я же своими глазами видел, как он упал туда, у кого бы я не спрашивал о назначении этой арки, никто толком не знает, это само по себе странно, не вериться мне, что сколь угодно редкий артефакт, многие годы простоявший в стенах министерства, не был изучен вдоль и поперёк. У меня есть только одно объяснение - когда её нашли (ещё в пятидесятых годах, вблизи Гринвичевской обсерватории, на против Собачьего острова, я проверял), кто-то знал, что это такое, и этот “кто-то” поработал над тем, чтобы все данные об арке были скрыты, возможно, это человек из самого министерства, который имел доступ к документам, книгам и прочему. Впрочем, это только мои домыслы. Может и действительно она столь древняя, что с тех пор и не осталось никаких письменных данных о её назначении. Однако, Сириус Блек жив и на нашей стороне, его никто не ищет, никто не подозревает, для всех он собака, которую ты подобрала на улице и которая сбежала от тебя (даже я не придумал бы лучше, мой поклон - это была потрясающая идея!), и это наш козырь, а вторым нашим козырем будет твоя помощь, всё ещё поправимо! Мы ещё можем всё исправить!
Жди, скоро мы увидимся с тобой!
Гермиона отложила письмо, ей казалось, что она уже давным-давно утратила способность плакать, она просто атрофировалась за ненадобностью, в этом мире слабые погибали быстрее, чем успевали достать платок, утереть глаза, а она хотела жить, даже вот так, как сейчас, это желание было таким простым и таким привычным, что она уже сейчас и не вспомнит, когда в последний раз сидела вот так, обливаясь слезами. Что-то скрипнуло - это Глотик, чувствуя состояние хозяйки, запрыгнул на кровать и сел рядом с ней, нервно дёргая пушистым как щетка хвостом и заглядывая ей в глаза.
- Что, Глотик, не привык, чтобы я так расклеивалась? Сейчас, подожди, я соберусь. Ты же знаешь - и не такое бывало, мы с тобой всё пережили: войну, проигрыш, я ещё и заключение в Азкабане, хоть и без дементоров, хоть и гораздо короче оно было, чем, например, у Сириуса. Потерю родителей, конечно, это не совсем потеря, но мало от неё отличается, я не видела их уже много лет и вряд ли когда-нибудь ещё увижу. Мне казалось, что я уже успела со всем этим смириться, а оказывается - нет, не смирилась, просто спрятала куда-то глубоко-глубоко.
Она вытерла тыльной стороной ладони мокрые дорожки на щеках, она не могла и не имела права быть слабой, это письмо, оно задело слишком болезненные воспоминания, всколыхнув их, заставив вновь пережить все самые жуткие и трагические моменты в её жизни, но всё это так или иначе было позади, а она была здесь, у неё вдруг появилась надежда, на то, что действительно всё ещё каким-то чудом можно поправить, хотя рационализаторский ум и подсказывал, что вернуть всё на свои места им точно не удастся, слишком много времени прошло, слишком много всего наворочено, эти раны им никогда не залечить.
А в шкатулке между тем лежало не раскрытым ещё одно письмо, Гермиона взяла в руки конверт из гладкой и белоснежной бумаги, сломала сургучовую печать (“Ох уж этот Сириус, ну не мог что-нибудь попроще придумать? Что уж так официально-то?” - мелькнуло у неё). Из конверта выпал небольшой листок, такой же гладкий, как и конверт, исписанный крупным, даже размашистым почерком. Она вдруг подумала, что, наверное, впервые видит его почерк, конечно, она не графолог, но крупные буквы, полные некой витиеватостью, видимо, тоже несли в себе частичку его блековского характера, уверенность, порой достигавшая самоуверенности, помноженная на взбалмошность и приправленная взрощенной стараниями Вальбурги Блек, с которой Гермиона успела познакомиться в виде её магического посмертного портрета, некоторой долей надменности, так свойственной отпрыскам древних и именитых фамилий, таких как Блек или Малфой.
Гермиона, я на некоторое время тут задержусь, хочу немного побыть со своим крестником, да и надо решить кое-какие проблемы. Я был на кладбище в Годриковой впадине, не мог не посетить их, знаешь, я рад, что у кого-то хватило ума похоронить их вместе, Джеймс и Лили бы этого точно хотели, вряд ли, конечно. они собирались умирать так рано, но их сын жив, а они теперь навсегда останутся рядом, я думаю, что это не самый плохой вариант. Я до сих пор не могу простить себе того, что тогда уговорил их поменять хранителя их тайны… Не сделай я этой глупости, всё могло бы быть иначе. Может хоть теперь я смогу помочь Гарри, раз уж отчасти по моей вине он потерял их, а то от меня пока что одни только неприятности и сложности.
Купи, наконец, нормальные бокалы для вина, бутылочка Шато Лафит, которую я тут припас по случаю, ждёт встречи с тобой не меньше, чем я, а пить такое вино из кружек это совсем уж кощунство, даже если их превратить в бокалы.
До встречи! Сириус Блек.