Под созвездием Рыбы

Пока он все это проделывал, я тупо глядел на свой поплавок и стремительно думал:

— Так-так-так, подошли язи. Так-так-так. Сейчас клюнет… Что делать? Как вываживать? Где взять подсачек? С дебаркадера на берег вывести невозможно — мешает баржа.

Нет, я не успел ничего придумать. Мой поплавок медленно окунулся. Это клевал язь, я знаю поклевку язя. Это он. Чуть притопил и поднял поплавок, а потом повел.

— Художник, — зашептал я. — У меня взял язь.

Мигом Витька подскочил ко мне и, жарко дыша, стал глядеть поклевку. Вот поплавок повело, и я подсек. Чисто и мастерски, как снайпер. Новый язь бешено заходил на леске. Он толкал воду хвостом, упирался в нее плавниками — красными и прозрачными. Он раскрыл рот и хлебал от ярости воду.

Что творилось с моим сердцем, невозможно сказать! Оно билось и плескалось, как этот язь. Я не знал, что делать. Машинально я повел его вдоль дебаркадера, к берегу. У меня в голове струилась одна мысль: подойти как можно ближе к берегу, потом прыгнуть в воду и поплыть с удочкой вокруг баржи…

— Юра, что ты делаешь?! Ой, не упусти!

Я подвел язя к барже и дальше вести его было некуда. Перед моим носом торчал высокий черный баржевый борт.

Витька вдруг прыгнул на этот борт, подтянулся, отчаянно треща швами брюк, вскарабкался на баржу и, уцепившись одной рукой за какие-то веревки, другую протянул ко мне.

— Давай удочку! — орал он. — Я поведу его дальше.

Я отдал удочку.

— Не ослабляй напряга! — орал я, а сам уже мчался по дебаркадеру, перепрыгивая через кнехты.

Я зацепился за что-то свитером. Он вытягивался за мной, выворачивая свои шерстяные соты, и, наконец, треснул. Я оказался на берегу.

В трех метрах от берега высилась баржа. На борту ее, сквернословя, торчал мой художник, держа обеими руками удилище. Вот он — язь, уже почти у берега.

Я прыгнул и по грудь в воде пошел к барже.

Схватив удилище, я вывалился обратно на берег, выволок язя и упал в траву.

Этот кубенский язь был самый безумный язь в моей жизни.

Сиги и стрекоза

— Подержи-ка, — сказал капитан Иван Иваныч, — 165.

О, подержать штурвал для меня — удовольствие. Курс 165, прекрасно!

— Только не разболтай.

Ну уж нет, не разболтаю — старый штурвальный.

Я гляжу то на медную стрелку, указывающую румбы, то на Ладогу. Катер давно уже отошел от берега и не видно вокруг ничего, кроме волн и небес. А волны и небеса — это как раз то, что следует созерцать.

Странное все-таки дело — никак не думал, что окажусь этим летом на Ладоге. И привела меня сюда в общем-то дурацкая идея, которая всем кажется нереальной. Идея объездить все озера.

— Ну прямо-таки все?

— Хотя бы самые большие.

— А маленькие?

— А маленькие потом.

Я не кручу штурвал ни вправо, ни влево, только держу его точно так, как держал Иван Иваныч. Но, видно, импульс какой-то передается через пальцы огромному черному рулю, приделанному под кормой — корабль отклоняет вправо.

Я крутанул влево и увидел стрекозу.

Она была вырезана из старого корабельного дерева и так ловко приделана к амперметру, будто залетела из озера и села отдохнуть. По коричневому брюшку разбегалась медная насечка — ромбики, запятые, звездочки. Глаза бутылочного стекла были ловко подделаны под аквамарины.

Мастеру, видно, хотелось сделать ее точь-в-точь как в натуре, но он не удержался, всю изукрасил медными заклепками. Крылья — ламповой слюды.

— Корабельная стрекоза, — думал я. — Это прекрасно. На дизеле, крашенном суриком и белилами, вдруг старо-парусная стрекоза. Ведь что такое эта деревянная стрекоза — это символ парения! Это символ свободного перемещения в мировом океане!

Корабль ушел вправо румбов на пятнадцать, я закрутил штурвал, катер дернуло — и стрекоза взлетела с амперметра.

Она трещала слюдяными крыльями о ветровое стекло.

— Что за дьявол! — крикнул железный раструб передо мною. Из него донеслось жаркое дыхание Иван Иваныча и запах сигарет «Памир».

Штурвал вырвался из рук и сам попер вправо. Иван Иваныч крутил другой штурвал, установленный на мостике и связанный с этим.

Неожиданное воспарение деревянной стрекозы изумило меня.

Пошуршав о стекло, она опять уселась на амперметр, дрогнула крыльями и замерла.

— Ваня, — крикнул я. — Как сюда попала стрекоза?

— А? — сказала труба, усиливая запах «Памира».

— Откуда взялась стрекоза?

— С озера залетела.

В полукилометре я вдруг увидел маленький зеленый кораблик — рыбаки вытягивали сети.

— Сети похожают, — брякнула труба.

Интересное слово «похожать», я его услышал только здесь, на Ладоге. Оно означает — проверить сети.

— Началась похожка, — сказал и я в трубу, чтобы утвердиться в свободном обращении с новым словом.

Пока мы подходили к рыбакам, стрекоза отвлекала меня. Она взлетала, изогнувшись, стучала в стекло коромыслом.

Рыбаки похожали сети. Все в оранжевых фартуках, краснолицые. Чуднóе впечатление производит человек, одетый в оранжевое, к тому же это оранжевое — резиновое и скрипит, как всеми теперь позабытые галоши.

Мы вплотную подошли к рыбакам, встали борт о борт.

Заскорузлыми и ловкими пальцами рыбаки выдирали из сети сигов и шмякали в ящики, стоящие на палубе, а сеть между тем наматывалась на барабан.