Под спудом тайны

Иван Потулов тих и скромен,

Колдует с вышивкой тайком.

Не может быть? Он не виновен,

Он у жены под каблуком.

– Вот стервец! – прошипела женщина. – А еще – иностранец, ни дна ему, ни покрышки!

– Глафирочка! – попытался успокоить ее Иван Петрович. – Зачем же так сердиться? Это всего лишь стих, эпиграмма.

– Услышь я эту напраслину раньше, я б ему в лицо плюнула, лягушатнику! Ишь ты, добрых людей честить!

– Ну, разве можно так о мертвом?! Побойся Бога, милая!

Потулова недовольно дернула плечом и поджала губы. Штабс-ротмистр с Абловым едва сумели скрыть усмешки.

– Постарайтесь вспомнить, Иван Петрович, где вы были вчера около восьми часов утра? -спросил расследователь.

– В постели мы были с Ванечкой, – заявила жена с издевкой. – Где ж нам быть об эту раннюю пору! Чай, мы не чернь, потомственные дворяне.

– Глафира Андревна, – вставил слово Аблов, – А мои дворовые видели вас вчера в начале девятого около дома.

– А-а, да, правда ваша, – проговорила Потулова после некоторой задержки. – Вчера поднялась пораньше. Давала наставления служанке. Она у меня на посылках, в Алексеевку бегала.

Хитрово-Квашнин хмыкнул, погладил кончики усов и поглядел на Епифанова, сурового на вид и серьезного.

– Расспрошу и вас, господин прапорщик.

– Пожалуйста, я готов.

– Вы ссорились когда-нибудь с Сирро?

– Не сказал бы.

– Но его манеры отчасти вам не нравились?

– Я человек прямой, Евстигней Харитоныч, солдат, воспитывался в строгости. От вольных штучек француза с местными дамами меня коробило. При первой же встрече я и указал на его поведение.

– Он обиделся?

– Не могу знать, отделался шуточками.

– Сочинил он эпиграмму и про вас:

Епифанов не ломака, не молчун, не вздорщик,

Он служака, лейб-драгун, а по чину прапорщик.

– Не продвинулся я по службе только потому, что в отставку вышел вследствие полученных ран! И ему это было известно.

– Так, где вы были вчера утром в указанное время?

– Выслушивал доклад старосты.

– В такой ранний час?

– Кто поздно встает, у того хлеба недостает!

Хитрово-Квашнин с улыбкой кивнул и откинулся на спинку стула.

– Что ж, все показания записаны и подвергнутся проверке… Прошу, Роман Иваныч, вам слово.

Вельяминов раскурил сигару, пару раз кашлянул и начал:

– Господа Потуловы, как видите, я откликнулся на вашу просьбу относительно посредничества. Полагаю, никто из вас не будет против, если в качестве посредников побудут Евстигней Харитоныч с секретарем нижнего земского суда Соболевским. Итак, о вашем разделе. Он так затянулся, достиг такого напряжения, что стал the scandal of the neighborhood…

– Чего, чего? – уставился на него поручик, хлопая глазами.

– Говорю, стал притчей во языцех… Он вызывает много досужих разговоров, вообще, бросает тень на уездное дворянство. Поэтому я убедительно прошу вас прекратить спор, придти, наконец, к согласию в этой долгой и нудной дележке. Павел Петрович! Иван Петрович! Готовы ли прямо сейчас забыть все недоразумения и пожать друг другу руки?

Коллежский регистратор протянул было пятерню вслед за братом, но супруга резко дернула его за воротник.

– Видите, что делает? – воскликнул подпоручик, ткнув пальцем в сторону невестки. – Это ж чистый злыдень, а не женщина!.. Как с ней быть!.. Я человек, конечно, благодушный, но этот чертов раздел расшатал-таки мне нервы!.. А ты, тюлень, что молчишь?.. Господа, братец мой, не говоря дурного слова, балда, только за юбку и держится! Где с ним дела рядить?

– Повлияйте на него, Роман Иваныч! – взмолилась дворянка. – Он не дает нам рта открыть!..

– Ладно, я умолкаю, – сказал собачник, в неудовольствии запыхтев трубкой.

– В каких-то вещах он ничего, терпеть можно, – тряхнула рюшечками на модной шляпке Потулова. – А так – прямой самодур, то есть не самодур, а и не знаю, что такое!

Вельяминов вынул сигару изо рта, обвел взглядом присутствующих и проговорил:

– Приступим, наконец. Где завещание вашей бабки?

– Вот копия, – протянула Потулова лист бумаги, свернутый вчетверо. – Подлинник в уездном суде.

Коллежский асессор расправил бумагу на столе и хорошо поставленным голосом зачитал:

– «Во имя Отца и Сына, и Святаго Духа, 1829 года января 15 дня, я, петродарская помещица, губернская секретарша Аграфена Михайлова дочь Коленкина в полном уме и совершенной памяти добровольно и беспринужденно дала сие духовное завещание внукам моим родным, поручику Павлу и Ивану Петровым детям Потуловым, в том, что благоприобретенное свое недвижимое имение, как то: три десятины лесовой и пять десятин луговой земли, а также два рыбных пруда со сторожками в дачах сельца Нижней Абловки, все без остатку отдать им, моим внукам, в равных частях в вечное владение…».

– Эх, бабка, бабка, Царствие тебе Небесное! – вздохнул подпоручик, возведя глаза к потолку и перекрестившись. – Составила бы лучше завещание в мою пользу, я бы разделил все по справедливости, без всей этой нервотрепки. Ведь знала, что за аспида взял в жены твой безмозглый внучок Иванушка!

– Господа, он снова бранится! – пожаловалась Потулова, состроив недовольную гримасу.