Но он не мог ничего с собой сделать. Поппи казалась такой расстроенной, что ее гости недовольны вечером, поэтому ему не оставалось ничего, кроме как сделать что — нибудь, чтобы она почувствовала себя лучше. Ему нужно было сделать что — то, что изменит атмосферу вечеринки. И вот, он здесь, между зданием и толстой изгородью, избавляется от своего костюма, оставаясь полностью обнаженным.
— Ты сумасшедший, — сказал он себе, позволяя начаться обороту. Он несколько раз проверил местность вокруг, чтобы убедиться, что никто не увидит его перевоплощение. Но даже после оборота он продолжал оглядываться.
Свет, исходящий из окон обсерватории, был слишком ярким для чувствительных волчьих глаз Стэтсана, он мог видеть лишь контур людей, которые двигались у окон. Он с осторожностью приблизился, не подходя близко, но оставаясь в поле зрения людей. Сквозь толстые стены и окна обсерватории, он не слышал реакции людей, но когда увидел, как они подошли ближе к окнам, понял, что его увидели. Он видел, как кто — то тыкал в него пальцем, определенно сейчас все ахали и охали из — за него.
Он был весь взбудоражен из — за желания впечатлить женщину, которую сопровождал, сам не понял, как уже вскинул голову вверх и завыл на полную луну, которая висела над его головой. Эхо его воя еще долго звучало над холмами, отражаясь от всех поверхностей.
Он представлял восторг на лице Поппи, и содрогался от желания вернуться к ней. Ему нужно было продержаться в своей звериной форме еще чуть дольше, он не мог рисковать и обернуться перед всей этой толпой. И он так же не мог не думать о том, чтобы прикоснуться к Поппи, увидеть ее восторженную улыбку, что мешало ему сдерживаться. Его волк понимал, что не может быть рядом с ней в своем обличии, и зверь также знал, что хочет ее в той же степени, что и его человеческая ипостась. Она притягивала и его, и его волка так сильно, как ни одна женщина до нее.
Раньше он не ощущал ничего подобного.
Он больше не мог контролировать себя, поэтому побежал обратно к своему тайному месту, где он оставил одежду. Его сердце билось, как сумасшедшее, из — за желания быстрее оказаться рядом с Поппи. Он просто не мог больше ждать, хотел вернуться в обсерваторию и увидеть ее реакцию на появление серого волка, появление, которое он пропустил, пока «ходил за своим противовоспалительным».
Как только он обернулся, понял, что что — то изменилось. Что — то определенно поменялось, но ему потребовалось несколько мгновений, чтобы понять что именно. И вот посмотрев вниз, он понял в чем дело — его одежда пропала.
— Черт! — проворчал он низким голосом, осматриваясь вокруг. — Я знаю, что оставил ее где — то здесь.
Он раздвинул ветки ближайшего куста в надежде, что его костюм где — то здесь, но его не было.
— Ищешь что — то? — прозвучал знакомый голос, и он закатил глаза. Раздраженно повернулся к Брэту, который одной рукой держал его вещи.
— Во что ты играешь, черт возьми? — потребовал ответа Стэтсан, схватив одежду и быстро облачаясь в нее.
— Кажется, это мне стоит задать тебе этот вопрос, — ответил Брэт, приподняв бровь. — Так во что ты играешь, брат?
— В шахматы, — прорычал Стэтсан. Ему не понравилось чувство вины, которое он ощутил, из — за чего стал защищаться, хотя был самым старшим из братьев, и не было никакой необходимости держать оборону перед ними. — А на что это похоже?
— Похоже, что ты играешь нашими жизнями, — Брэт скрестил руки на груди. — Ты запал на эту женщину, да?
— Не знаю, о чем ты говоришь, — Стэтсан покачал головой, надевая пиджак и ботинки. Он не мог не согласиться, что Брэт попал в самое яблочко. Раньше не было ни единой причины, по которой Стэтсан бы рискнул их секретом, не после той ошибки, что он совершил много лет назад.
Брэт молчал какое — то время, после предупреждающе тихо сказал:
— Ты же понимаешь, что мог только что подписать нам смертный приговор?
— Брэт, не будь с ним так строг, — неожиданно из — за спины Брэта вышла Бронте, взяв того под руку своей изящной рукой, а потом посмотрела на Стэтсана. — Разве ты как — то не сделал все ради женщины, которую ты любишь?
— И готов повторить, поэтому я так строг, — ответил Брэт, притягивая Бронте в свои объятия так, что она откинулась спиной на его грудь.
Одновременно с тем, как говорил Брэт, Стэтсан проворчал:
— Я не люблю ее.