Под стягом Габсбургской империи (ЛП)

Наверное, уже светает. Я задался вопросом, каков будет мой конец: может, расстрельный взвод? Это был испытанный способ казни для шпиона-офицера; но всё же, вспомнив последние недели и удручающую меткость турок, я имел основания ожидать, что смерть от их рук будет делом долгим и некрасивым. Вскоре я услышал постукивание молотка плотника во внутреннем дворе. Виселица? А какая к дьяволу разница? Пусть придушат нас всех хоть собачьим поводком, если покончат с этим быстро.

В массивном замке загрохотал ключ, и дверь медленно открылась. Вошли тюремщики и разомкнули наши наручники, пинками заставляя Вонга и Кайнделя подняться. Потом мы прошли по каменной лестнице в сопровождении взвода вооруженных солдат, и нас, щурившихся после темноты, вывели на яркий утренний свет. Кайндель едва мог идти после вчерашнего избиения палками, и мы с Вонгом его поддерживали. Тарган-бей ожидал нас, удовлетворенно улыбаясь. Посреди площади установили хлипкую конструкцию вроде самодельных качелей, которые как будто построили дети. С поперечной балки свисали три петли, а под ними стояли три табурета. Значит, удушение будет медленным. Просто повесить и сломать нам шеи им показалось мало.

Но до исполнения приговора нас ждало кое-что еще. Нас повели мимо виселицы к дальней стороне двора и дали каждому по лопате. В конце концов большую часть работы пришлось выполнить мне — я выкопал в песке три неглубоких могилы. Затем нас отвели назад к виселице, где Тарган-бей прочитал по-турецки какой-то длинный документ. Несмотря на обстоятельства, я счел этот язык мелодичным и приятным на слух, скорее похожим на мадьярский. Тарган-бей закончил и повернулся к нам.

— Доброе утро, мистер англичанин, как поживаете?

— Вполне сносно, спасибо, — проворчал я по-немецки.

— Отлично, тогда начнем?

— Как вам будет угодно.

— Благодарю. — Он что-то сказал сержанту, и длинной веревкой нам связали руки за спиной (а Вонгу — одну руку). — Отлично. У вас есть какие-нибудь просьбы?

— Да, — сказал я. — Если вам все равно, я бы хотел умереть последним, чтобы моим людям не пришлось видеть мою смерть.

Он засмеялся.

— Значит, мужество наконец покинуло английского шпиона. Позор вам: вы их лидер, так что должны умереть первым. У вас есть другая просьба?

— В таком случае, сигарету, если не возражаете.

Сигарету вставили мне в рот и зажгли. Помню, это был на редкость хороший табак, такого я не пробовал уже много недель. Похоже, курение меня слегка успокоило. Я докурил; моя жизнь улетала вместе с сигаретным дымом.

— Продолжайте!

Меня водрузили на табурет, и палач с лестницы накинул мне петлю на шею. Тарган-бей обнажил саблю, принесли фотоаппарат на штативе. Несомненно, когда мы, бездыханные, будем дергаться со сломанными шеями, он станет позировать на нашем фоне с самодовольной усмешкой на лице и запечатлеет эту сцену для потомков в доказательство для комиссии по присвоению воинских званий, какое рвение он проявил в погоне за иностранными шпионами.

Он поднял саблю, и я неожиданно улыбнулся, вспомнив, как отец, когда мне было двенадцать и я впервые объявил о намерении стать морским офицером, поклялся, что охотнее увидел бы меня повешенным. Скорее всего, старик никогда не узнает, что я добился и того, и другого.

Иногда я задумывался, является ли повешение мучительный смертью. Так или иначе, достаточно сказать, что когда через несколько секунд табурет выбили из-под моих ног, это на всю жизнь превратило меня в противника смертной казни. Сначала я в агонии дернулся, когда на шею пришёлся вес всего тела, потом перед глазами взорвался красный туман в сопровождении рева тысячи водопадов, когда петля сдавила артерии. Я сам захотел умереть, потерять сознание, все что угодно, лишь бы прекратить эти мучения. И все же к своему ужасу я осознавал мир, вращавшийся передо мной.

И вдруг я уже смотрел в голубое небо, судорожно глотая и задыхаясь, слишком ошеломленный, чтобы понять, что петля развязалась. Кашляя и дрожа всем телом, я кое-как поднялся на ноги и, пошатываясь, отошел в сторону, а бей в это время хлестал палача, который пытался еще раз завязать узел. Наконец, все было готово. Меня подняли обратно на стул, с руганью и криками петлю снова надели на шею.

«Ради бога, заканчивайте уже», — подумал я про себя. Через какое-то время сабля снова взлетела вверх и, блеснув в солнечном свете, опустилась. Еще раз шею мне стиснули могучие тиски. Но на этот раз мне не довелось и трех раз дрыгнуть ногами, потому что я немедленно рухнул на землю, а сверху повалились руины виселицы. С меня оттащили обломки поперечной балки, и я опять кое-как поднялся на ноги.

Произошло нечто странное: страх и покорность уступили место убийственной ярости по отношению к этим никчемным болванам и их безответственности и полной непригодности. Тарган-бей подошёл ко мне, взъерошенный и задыхающийся после того, как несколько кругов гонял по двору незадачливого палача, пиная его и колотя плашмя саблей. Он явно был смущён.

— Приношу тысячу извинений... Прошу прощения, но этот дурак...